Звезда моей судьбы
Шрифт:
– Звезда моя единственная, – тихонько шепнул он, покрывая поцелуями мои пальцы. – Звезда моей судьбы! Прошу тебя, только не умирай…
Я беззвучно смеялась, счастливая, укрытая от его нескромных взоров ночной темнотой. О, если он не прекратит целовать мою руку, я точно умру! Нет, если он прекратит, умру еще скорее!
Наконец Арден отстранился, и первое, что я услышала после этой блаженной жизни-гибели, стали его тихие слова:
– Положи меня как печать – на сердце твое, как перстень – на руку твою, потому что крепка, как смерть, любовь… И
– Это ты мне говоришь? – не веря собственным ушам, удивилась я, не ожидающая от него ничего подобного.
– Прости… – Его темные глаза смеялись – не поймешь, надо мною или над собой. – В такие возвышенные минуты меня обычно тошнит любовными стихами всех времен и народов.
– А Элали ты тоже их декламировал? – не удержалась от поддевки я.
– Нет! – с негодованием опроверг он. – Зато мысленно я неоднократно шептал их вслед тебе, проходившей рядом со мной, но остававшейся такой недоступной, словно нас разделяло полмира…
– Теперь нас разделяет твоя клятва! – печально вздохнула я. – И моя тоже…
– Какая? – не понял он, но требовательно ухватил меня за плечо, желая получить объяснения.
Я печально покачала головой, отказываясь говорить. Я не имею права причинять ему еще большую боль, чем та, которую он испытывает сейчас. «И стрелы ее – стрелы огненные!» – безысходно повторяла я про себя.
И еще одну ночь даровала нам судьба, расслабившаяся, утратившая бдительность. Волшебную. Колдовскую. Последнюю…
Свет полной Уны течет в комнату через кроны каштанов и платанов, считает мне ресницы. Сна нет, но нет и яви: сладкий морок, радужная пленка бреда, мерцание теней и бликов на стене. И – его легкое дыхание у моего изголовья.
– Я буду любить тебя всегда, звезда моя! – обещает Арден, прижимаясь щекой к моей щеке. – Вопреки всему… – Его губы близко, но они принадлежат не мне, а я не краду чужих поцелуев. Его губы близко и в то же время так далеко, словно нас разделяет полмира. Ничего не изменилось. И ничего уже не изменить…
Маковый отвар, которым напоила меня Люцита, действует словно клей, соединяя мои веки. И бороться с ним нет никакой возможности. Я засыпаю, а наутро никак не могу понять: Арден приходил ко мне на самом деле? Или все это мне просто приснилось?..
Поговаривают, будто однажды, вдохновленная творчеством своего старшего брата Шарро, змееликая Банрах зачерпнула горсть земли с Черных холмов и вылепила из нее первого в мире человека. Мужчину! Богиня взглянула на свое создание и удовлетворенно констатировала: «Он прекрасен!» А затем немного подуставшая повелительница тьмы зачерпнула еще одну горсть земли и вылепила женщину… Взглянула, поморщилась и буркнула: «А-а-а, и так сойдет…» Следует признать, сегодня я всем сердцем уверовала в достоверность этой забавной байки. И, кстати, не без весомого на то основания…
Я смотрелась в зеркало на длинной ручке, которое держала передо мной Люцита, и с трудом узнавала отражающееся в нем лицо. Мое лицо! Да полно, разве это я? Кожа, конечно, хуже, чем после оспы. Застарелый шрам на скуле тоже никуда не делся, жутковатый вид, по правде говоря: даже кость вроде вдавлена, чего, кажется, сначала не наблюдалось. Щеки ввалились, надбровные дуги, наоборот, выперли, нос – костяной и книзу загнулся. Пленительные формы истаяли – одни мослы торчат. Ничего, нарастет мясо. Но вот глаза…
Глаза – волчьи. Сама свой взгляд еле выдержать могу. Немудрено, что Арден, бедняжка, испугался, когда впервые меня увидел после возвращения из башни. Это надо менять. И потолстеть малость не помешает. Спрашивается, почему все злые – тощие, а добрые – толстые? Да потому, что злоба – гложет, а радость – распирает.
– Были бы кости, а мясо нарастет! – поддразнивающе засмеялась Люцита, дословно угадав мои мысли. – На что жалуешься, дева?
– На здоровье! – обличающе вздохнула я.
– И зря! – с поддевкой пожурила старуха. – На болезни жаловаться нужно. А еще лучше – не наговаривать на себя почем зря. Хвалить себя надобно. Мы ведь обе с тобой прошли на волосок от смерти – видать, это у нас семейное.
– У нас? – не поняла я.
Старая чародейка подала мне чашку с брусничным компотом и начала обстоятельно рассказывать:
– Давно это случилось. Еще до нас с тобой. По соглашению кланов, частью Блентайра тогда правила человеческая королевская семья. Одна из девушек этой фамилии, чародейка Сильвана, полюбила Адсхорна, короля Полуденного клана, и родила от него дочь.
– Знаю, – подтвердила я, собственнически дотрагиваясь до последней жемчужины, оставшейся у меня от ожерелья из слез Эврелики.
– Время шло, и Сильвана не только разлюбила венценосного эльфа, но даже возненавидела. А произошло это горе вовсе не из-за того, что Адсхорн убил ее младшего брата, а под действием отворотного зелья, сваренного их завистливой сестрой Чаншир, беременной от воина-лайил. Но, к сожалению, обо всем этом чародейка узнала гораздо позже, когда последствия ее поступка стали необратимыми, – печально поведала Люцита. – Итак, Сильвана родила дочь и вскоре сгинула без следа.
– Я нашла и упокоила ее останки. – Я сочувственно погладила коричневую и морщинистую кисть старухи. – А еще излечила от безумия короля Адсхорна. Не терзайтесь за чужие грехи, теперь ваша совесть чиста.
– Пусть благословят Неназываемые твое доброе сердце, девочка моя! – На ресницах Люциты повисли благодарные слезинки. – Увы, я слишком поздно осознала одну простую истину: счастлив не тот, у кого много. Счастлив тот, кому хватает. А мы хотели заполучить все сразу: власть, богатство, славу, любовь. Но никто еще не сумел обладать всем одновременно. Ты это понимаешь?
Я задумчиво кивнула.
– Понимаю. Слава – преходяща. Власть – капризна и ненадежна. Любовь – стрелы огненные. А богатство… За деньги можно купить кровать, но не сон. Книгу, но не ум. Плотскую близость, но не любовь. Связи, но не друзей. Икону, но не веру. Место на кладбище, но не на небе…