Звезда в тумане (сборник)

Токарева Виктория Самойловна

– Этот актер, которому вы все хлопаете, три дня назад ударил женщину, и она сейчас лежит в больнице с сотрясением мозга.

Настала пауза. Потом раздался свист, улюлюканье. Самаркандцы – народ наивный и темпераментный, как сицилийцы, и в зале разразился скандал, вполне итальянский.

Д’Артаньян больше не решался выйти на сцену, боялся, что в него чем-нибудь кинут.

Скандал, как пожар, перекинулся на город. Узнали все обыватели и все начальство. И вот тогда Прима со своим мужем, с цветами, фруктами и виноватыми лицами явилась к Лие в больницу.

Прима плакала и просила понять. Муж не плакал, сдержанно сглатывал скупые мужские слезы. И Лия чувствовала себя почти мучительницей, так как являлась причиной этих слез. Теперь от нее зависело: останутся они в театре и вообще в городе или побредут, как калики перехожие, перекинув за спину котомочку и взяв за руки двух маленьких детей.

Лия выписалась из больницы. Вызвала меня из Москвы. И вот мы решаем вопрос вопросов. Я замечаю, что Лия бледна, с обширными синяками под глазами. Нравственные и физические мучения соединились воедино.

– Что делать? – спросила Лия, проникая в меня глазами.

– Ничего не делать. Твое великодушие достанет их больше, чем твоя злобность.

– Их ничего не достанет. Знаешь, что такое бессовестные люди? Это люди, у которых нет совести. Вот у них ее и нет.

– У них нет, а у тебя есть.

– Но если я спущу, другой спустит, они же разрастутся, как пенициллиновые грибы.

Я чувствую, как змея мстительности поднимает голову и затыкает мне горло. Но я усилием воли надавливаю на эту голову.

Не надо ни мстить, ни уходить из жизни, что тоже месть. Не надо кончать с собой и с ними. Они сами с собой покончат. Умереть не умрут, но будут носить пустое тело, без души.

– Переориентируйся, – сказала я. – Месть – плохая советчица в делах.

– А помнишь: «Но сохранил я третий клад, последний клад, святую месть. Ее готовлюсь Богу снесть».

– Вот Богу и снеси. Сама этим не занимайся.

Во дворе залаял Карай, но не по поводу кошки, а в связи со своими прямыми обязанностями: не пускать чужого. Это пришел гид Игорь, которого Лия специально вызвала в мою честь.

Игорь – наполовину поляк, наполовину узбек. Такое впечатление, что разные крови не смешались в нем, а дали нечто вроде сыворотки.

– Какая программа? – спросила Лия.

– Регистан, Гур-Эмир, Биби-Ханым, обсерватория Улугбека, – перечислил Игорь.

– Надо взять такси, – предложила Лия. – А то мы за день не уложимся.

– Не резон, – возразил Игорь. – Мы будем торопиться и не сможем сосредоточиться.

– А можно я никуда не пойду? – попросила я.

– Как это так?.. – оторопела Лия. – А зачем же ты приехала?

– К тебе.

Игорь ушел. Я слышала, как они пререкались во дворе. Лия совала ему деньги, а он не брал. Так и не взял.

Лия вернулась.

– А может, зря не пошли? – засомневалась она.

– Я бы все равно ничего не увидела, – созналась я.

Я была перегружена предыдущими впечатлениями своей жизни.

– А ты как? – спохватилась Лия. До этого мы говорили только о ней. – Хорошо, наверное. У тебя не может быть плохо.

– Почему?

– Потому

что ты самая красивая и самая умная. Все остальные – стебли в сравнении с тобой.

– Может быть, кому-то кажется иначе…

– Дуракам, – с уверенностью сказала Лия.

Я промолчала. Я-то знала, что я – не самая красивая и не самая умная, а одинокая и стареющая пастушка. Но ее уверенность была мне необходима.

За окном стемнело резко, без перехода. Было светло, вдруг стало темно. А может быть, я редко смотрела в окно. Первый раз – днем. Второй раз – вечером.

Но так или иначе, день близился к концу.

Что было в этом дне?

Дом на земле, весна, подснежник, дети: Диана и Денис; звери: кошка, собака; плов; Дузе – все это как ведро чистой до хрустальности колодезной воды, которое залили в мою шизофрению, и она стала пожиже, пополам с чистой.

Но главное, конечно, это не плов, и не весна, и не отказ от мести. Главное – Лия. Случайная Настоящая Подруга. Завтра утром я улечу обратно, и мы снова не увидимся пять лет. Но Лия – есть, ее звонок раздастся вовремя, не раньше и не позже, и я приеду к ней вовремя. Не опоздаю ни на час.

Как можно выбрасываться в окно, когда на земле, пусть на другом ее конце, живет человек с идентичной душой. Даже если выбросишься в горячке, то надо одуматься в пути, за что-то уцепиться, за дерево или за балконные перила, приостановить движение и влезть обратно тем же путем. Как в обратной киносъемке.

Перед сном мы выходим во двор. Со двора – на улицу.

Посреди улицы густо стоят высокие чинары. Свет фонарей делает их кроны дымными. Луна в небе – как среднеазиатская дыня.

Мы идем вдоль длинной сплошной высокой стены, а навстречу нам медленно, тоже прогуливаясь, – два молодых узбека в халатах. И мне кажется, что я гуляю по территории сумасшедшего дома.

К нам осторожно приблизилась собака, рыжая, как лиса. Ее уши были срезаны до основания, и собака выглядела так, будто на нее надели купальную шапку.

Я догадываюсь: уши срезают для того, чтобы собака лучше слышала приближающегося вора. Она была до того худая, что можно пересчитать все ребра. Я достала из кармана баранку и бросила собаке. Она поймала ее на лету, сразу заглотнула и, видимо, подавилась. Пошла от меня, осторожно и недоуменно неся свое невесомое тело. Наклонила голову, вернула на землю баранку, после этого уже с толком съела и снова подошла ко мне.

Меня вдруг пробил озноб, и я затряслась так, как будто я только что вылезла из осенней речки на берег.

– Ты замерзла? – удивилась Лия.

Я куталась в чопан. У меня зуб на зуб не попадал. А собака стояла и смотрела, чуть склонив свою круглую голову.

Это был не холод. Просто сострадание и нежность возвращались в меня. Так, наверное, возвращается душа в заброшенное тело, как хозяин в пустующий дом.

Вторник

– Папа звонил, – сказала Машка Кудрявцева, глядя на меня исподлобья.