Звёздная дорога
Шрифт:
Три года назад мы собирались пожениться. Мои родители не возражали. Правда, вначале они были немного смущены нашим возрастом, слишком юным по меркам колдунов-долгожителей (мне было девятнадцать, Радке — едва лишь шестнадцать), но потом всё же признали наше право на взрослую жизнь. Мне даже не пришлось идти на крайнюю меру и напоминать отцу, сколько лет было тёте Дане, когда он женился на ней… Нет, я ничего не путаю: прежде, чем жениться на маме, отец был целый месяц женат на тёте Дане, которая вышла за него с единственной целью — досадить дяде Артуру.
Следующими на очереди были родные Радки во главе с самим Володарем,
Володарь Даж-Дома, публично обвинив меня во всех смертных грехах, потребовал, чтобы я немедленно женился на Радке. Причём сделал это в такой оскорбительной форме, что я не мог выполнить его требование, не поступившись гордостью, не уронив своего достоинства… И не только своего собственного — ведь я не просто какой-то там Эрик из Света, а старший сын короля, первый принц Дома, наследник престола. В силу этого, моя честь никогда не была лишь моей исключительной собственностью, она всегда была неотъемлемой частью чести всего нашего Дома. Отец и мать советовали мне «ублажить вздорного старика», так велел им родительский долг; но как король и королева, я уверен, они были горды и довольны тем, что я не послушался их совета. Скрепя сердце, собрав всю свою волю в кулак, я наотрез отказался жениться на Радке, вдобавок разорвал грамоту с текстом официальной ноты, составленной в форме ультиматума, и швырнул её под ноги послу Даж-Дома. Оплеуха, предназначавшаяся мне и всей нашей семье, бумерангом вернулась к Володарю. Когда закончился тот памятный приём, я бегом вернулся в свои покои, замкнулся в спальне и долго ревел, как сопливый первоклассник, которого отколотили большие ребята и отобрали у него деньги на мороженное.
Да, я отстоял свою честь, честь семьи, честь Дома, но сделал это ценой двух разбитых сердец — моего и Радки. С тех пор я ни разу не виделся с ней и даже не разговаривал. Мне было стыдно посмотреть ей в глаза, я чувствовал себя подлецом, законченным негодяем. Кроме того, я очень боялся, что одно её слово, один её взгляд, один её жест, и я позабуду обо всём на свете — о чести, о гордости, о достоинстве…
И вот она снова передо мной, такая же как прежде, и я смотрю на неё, не в силах отвести глаз…
— Прости меня, родная, — виновато произнёс я.
Вместо ответа, Радка взяла из посудомойки тарелку и что было силы бросила её на пол. Осколки фарфора разлетелись во все стороны.
— Я тебя ненавижу, Эрик из Света!
— Я тоже люблю тебя, — мягко сказал я.
Она всхлипнула… или мне показалось?
— У меня… Кроме тебя, у меня никого не было…
Я
— У меня была… только одна…
— Только одна! Всего лишь одна! Экая мелочь! — Радка взяла следующую тарелку и тоже разбила её. — А как только ты узнал, что она выходит за другого, так сразу же сговорился с Ладиславом, чтобы… чтобы…
— Ни о чём я с ним не сговаривался, — запротестовал я. А здравая часть моего рассудка ободряюще прошептала мне: «Ревнует, значит, всё ещё любит». И я решил перейти в наступление: — А ты? Ты тоже выходишь замуж.
Радка широко распахнула глаза и в недоумении уставилась на меня:
— Что за чушь?!
— Ладислав так сказал, — объяснил я.
— Это… — Вдруг в её взгляде мелькнул вызов. — Ну, допустим. А тебе-то что?
— Не нужно допущений, милая, — сказал я, делая первый неуверенный шаг вперёд. — Я люблю тебя и не уступлю никому — ни в допущениях, ни в действительности.
— А я ненавижу тебя! — упрямо заявила она и вновь запустила руку в посудомойку — за очередной тарелкой.
Под предлогом спасения кухни Ладислава от полного разгрома, я заключил Радку в объятия. Мы были почти одного роста, она — лишь немного ниже меня, и её быстрое дыхание обжигало мне подбородок. Я легонько поцеловал кончик её носа.
— Проклятый!.. — томно прошептала она.
— Я тоже люблю тебя, — продолжал настаивать я.
Наши губы встретились, соприкоснулись, затем на мгновение отпрянули, как будто обожглись друг о друга… Потом мы целовались наперегонки, жадно, неистово, и никак не могли остановиться, пока вконец не выдохлись.
— Что теперь делать? — спросил я скорее у себя, чем у Радки.
— Не знаю, — сказала она, положив голову мне на плечо. — Я ничего не знаю. Сейчас ты со мной, и мне хорошо.
— Я не заслуживаю твоей любви, — не очень уверенно произнёс я.
— Не заслуживаешь, — подтвердила Радка. — Но любовь зла, сердцу не прикажешь. Я пыталась забыть тебя, но не смогла. Пробовала завести любовника — не получилось. Мне нужен только ты. А ты… тебе дороже твоя гордость…
— Я…
— Молчи, Эрик. Я всё понимаю. И не хочу, чтобы ты унижался. — Она подняла голову и пылко посмотрела мне в глаза. — Я уйду из Дома и буду жить с тобой. Мне всё равно, что скажет дед, что скажут другие родственники. Главное — мы будем вместе.
Этих слов я ждал целых три года…
Меня разбудил вызов через Самоцвет.
«Кто?» — не раскрывая глаз, мысленно спросил я.
«Ладислав».
Я распахнул глаза и, приподнявшись на подушке, лениво огляделся вокруг. Рядом со мной, на широкой кровати, мирно спала Радка, свернувшись калачиком, как ребёнок. Уютную комнату, временно превратившуюся в наше любовное гнёздышко, заливал мягкий свет ночника; часы показывали четверть второго по местному времени.
«Где ты?»
«Здесь, — последовал ответ. — Торчу под дверью».
И, в подтверждение этого, ручка двери слегка повернулась.
«Не смей заходить!»
«Не бойся, — в ответе Ладислава сквозило самодовольство, чуть ли не злорадство. — Не войду».
«Ты… ты сводник!»
«Разве ты не доволен?»
«Ну…» — замялся я.
«Благодарить не надо. Быстренько вставай и одевайся. Пришло время решительных действий».
«Ночь длинных ножей?» — поинтересовался я, осторожно выбираясь из постели.