Звездная месть
Шрифт:
И все-таки Иван сразу выделил одну – ту, что имела чуть охрипший голос и пепельно-русые волосы, ту, что вспомнила о семидесятом годе их столетия. Она была необыкновенна, она была сказочно хороша. И не той картиночной, журнальной смазливостью, что считается эталоном и нравится всем без исключения, а обаянием, женственностью, даже какой-то нескладностью, проглядывавшей в движениях, Иван внимательно слушал смуглянку, а смотрел на другую. И потому все у него мешалось в голове, все плыло перед глазами. Он даже не удивился, что не первым из землян оказался в этой самой непонятной «системе».
–
– Чего же тебя не трогают тогда, а? Ты ведь все сроки пересидела, в перестарках уже ходишь? – ехидно вопросила беленькая.
Смуглянка бросила в нее каким-то круглым желтым плодом, но промахнулась. Надула губки.
– Сама ты дура старая! – пробасила она после некоторой заминки. – Меня на десерт берегут! И они все втроем рассмеялись.
Иван тоже не смог сдержать улыбки, хотя в словах смугляночки был резон – она вполне годилась «на десерт».
– Во-о! Нет, вы только поглядите! – смуглянка снова махнула рукой, указывая на кого-то. – И эта жирная ящерица хохочет! Нет, я не выдержу этого!
Иван встрепенулся, он и не подозревал о присутствии здесь еще кого-то. Он сразу же опустился на траву, переполз к стволу соседнего деревца, всего на полтора метра. Осторожно встал. Высунул голову. И обомлел. И как он мог так опростоволоситься?? Еще бы немного – и он уткнулся носом в спину негуманоиду, точно такому же, как те, что встречали его возле коллапсара.
Негуманоид сидел спиной к Ивану, опираясь на беленький резной заборчик, забросив на него чешуйчатую длинную руку с морщинистыми пальцами, унизанными перстнями, кольцами. Он лениво шевелил пальцами, словно перебирая что-то невидимое, и отблески поигрывали на матово черных когтях. Был негуманоид спокоен и вял.
Лишь со второго взгляда Иван понял, что он немного отличался от тех бравых ребят, что разодрали его капсулу будто консервную банку. Те были крепкие, подтянутые несмотря на врожденную корявость. А этот растекся по сиденьицу жирной задницей, обтянутой сереньким комбинезоном. Бока у него свисали по обе стороны от ремня. Затылок был гол и шишкаст, лишь чешуйчатые темные пластины будто завесь шлема ложились на спину. Но и из-за них были видны обрюзгшие, висящие явно ниже подбородка щеки-бырла, усеянные бородавками и седыми толстыми волосками. Негуманоид был стар и мерзок. Судя по всему, его не интересовали женские прелести, да, наверное, и женщины как таковые его тоже совершенно не интересовали... И могли ли вообще эти «ящерицы» хоть как-то реагировать на земных женщин? Может, у них были свои понятия о привлекательности, красоте? Иван не стал ломать голову.
Он вдруг пожалел, что так бездарно использовал парализатор! Сейчас бы эта штуковина ох как пригодилась! Лезть в пояс за усыпителями одноразовыми не хотелось. Иван спрятался за ствол.
На какое-то мгновение толстяк обернулся, пошарил глазами в листве, зевнул с присвистом и сапом, отвернулся. Рожа его была на редкость противна: нос блямбой свисал ниже верхней губы, изо всех его четырех отверстий текло, глаза были не черны и бессмысленно-жестоки как у тех парней, а мутны, болезненны.
– Ишь ты, насторожился! – сказала смуглянка. – Услышал чего-то!
– Чучело – оно и есть чучело! – заключила бесповоротно беленькая. – Лан, ты чего загрустила?
Лана, русоволосая красавица, не ответила, она водила перед носом голубеньким цветочком, потом коснулась его губами, кончиком языка... и отбросила.
– Мерзость! Тут все мерзость! – проговорила она в сторону, ни к кому не обращаясь.
Она закинула руки за голову, и тяжелые шары грудей колыхнулись, спина прогнулась, талия стала еще тоньше... Не будь здесь этого гнусного вертухая-евнуха, Иван бы не удержался, подошел бы к женщинам, подошел бы к ней, необыкновенной и грустной Лане. Но не следовало забывать, что ты не у себя дома, не на Земле.
Она чуть изогнула шею, повернула голову... и они встретились взглядами. Ивана бросила в дрожь. Но он заметил, что и у нее резко расширились зрачки – она испугалась, оторопела от неожиданности. Но не вскрикнула.
– Ты чего это? – поинтересовалась светленькая.
– Ничего, – еле слышно произнесла Лана. Голос ее в эту минуту совершенно сел.
Иван приложил палец к губам. Она еле заметно кивнула в ответ.
– Точно, сбрендила, – заключила смуглянка, зевнула и улеглась на спину.
Иван, не сводя глаз с Ланы, на ощупь, расстегнул пояс, запустил руку внутрь скафандра. Ему пришлось лезть в набедренный карман, чтобы вытащить усыпитель. Он согнулся, но головы не опустил. Краешком глаза он следил за обрюзгшим охранником, Тот сидел в прежней безвольной позе, шевелил пальцами... Шарик усыпителя разорвался над его бабьим покатым плечом – розовенькое облачко тут же растворилось в воздухе. Иван не сомневался в успехе – ведь усыпитель одноразовый был проверенным средством, многоцелевым и многокомпонентным, в горошинке содержались сильнодействующие усыпители, в основном, газообразные, рассчитанные на самые разные живые организмы – не сработает один, другой, третий... десятый даст результат!
Евнух-вертухай сполз по сиденьицу наземь, почти бесшумно, словно мешок с мякиной. Только пластинчатая голова легонько стукнулась о край заборчика. И шумок этот не остался незамеченным.
– Чего это! – всполошилась смуглянка и вскочила на ноги. – Ой, глядите, девочки!
– Тихо ты! – прошипела русоволосая Лана.
– А чего?! – не поняла смуглянка. – Чего-о?!
Она вдруг увидала выпрыгнувшего из-за укрытия Ивана и заорала, заголосила с такой силой, будто была не живой и слабой земной женщиной, а по меньшей мере сиреной с бронехода.
Но Ивану было поздно отступать. Да и некуда! Он пнул безвольное тело жирного евнуха, заглянул в глаза – те были закачены, евнух явно не притворялся. На всякий случай Иван связал ему руки за спиной, ткнул носом в землю – пускай полежит.
– Вот это да-а! – на одном дыхании выдала беленькая. И свалилась без сознания.
Лана зажимала рот смуглянке, которая, видно, от неожиданности потеряла остатки ума. Но удерживать ее было нелегко.
– Вы откуда? – спросила Лана, тяжело дыша, отдувая прядь, лезшую в глаза.