Звездная пыль
Шрифт:
— Она примет ибупрофен и будет работать дальше, пойдем, — не пощадил меня балетмейстер и повел гостя, конечно, к уже улыбающейся Диане.
Что ж, это факт: Адам никогда меня не любил и не полюбил. Он всегда был горой только за одну танцовщицу — за свое открытие, за Диану. Мое огромное счастье, что в тот день его мнение перестало быть единственно важным.
Ни одна балерина не любит приму. К ней пытаются подольститься, хвалят и дружат, чтобы не навлечь гнев, но зависть — слишком страшная сила. Угробить жизнь на то, чтобы всегда быть на вторых ролях, мало кто согласен, просто для большинства это потолок,
Впрочем, приходилось признать: с Ди балет дышал. То, что изначально выглядело, как вырванные из книги и разбросанные по сцене иллюстрации, оживало прелестными, фантомными образами, стоило появиться на сцене приме. Толпа разодетых танцоров вдруг превращалась в героев сказки, и начиналась магия театра. Уже не имело значения, насколько Ди некрасива: нескладная балерина со слишком короткой шеей, массивным верхом и непомерно длинными руками, — на сцене она была прелестна и нравилась зрителю. Ведь издалека не разглядеть слишком большой рот и невыразительные глаза-бусинки.
Думаю, именно по причине внешней непривлекательности Ди так сильно опасалась соперничества других балерин: в ее арсенале был исключительно танец. Вне сцены она была просто трудолюбивой простолюдинкой, без манер, воспитания и особенных знаний. Наверное, можно сказать, что у Дианы было своеобразное обаяние, но в обычной жизни даже его было не разглядеть. Тем не менее Адам ее боготворил и никогда бы не подставил, не вынуди его обстоятельства. Однажды на бенефисе своей примы балетмейстер плюхнулся перед ней на колени и демонстративно облобызал обе ладошки на глазах у всех гениев и спонсоров балета. А она стояла такая счастливая, будто ей предложение сделали. Здесь я бы хотела сказать, что всему виной нержавеющие чувства, но Адам из другого теста — и не поспоришь.
Что ж, у меня была достойная соперница и страстное желание ее превзойти. В тот памятный день я чуть не кричала от злости, глядя на умиленно сложенные ладошки балетмейстера, еще недавно не погнушавшиеся дать мне оплеуху. Танцуя свою партию прошлого сезона, я следила за каждым движением Ди, намереваясь повторять их дома перед зеркалом, пока не получится скопировать плавность жестов и одухотворенность лица. Она отыгрывала на совесть и упивалась эмоциями, будто собственными. Я ненавидела то, с какой легкостью ей это давалось. Не имело значения, что у Дианы было на пятнадцать лет больше танцевального опыта: я хотела быть лучше уже сейчас.
Мы закончили, и Адам аплодировал приме стоя. А направленные на Ди софиты подсвечивали поднятую пыль, заставляя ее мерцать. Не знаю, как это видится зрителям, но с задней части сцены выглядело будто тысячи блестящих песчинок обнимают женский силуэт. А если добавить расшитый бисером костюм, то зрелище и вовсе незабываемое.
Кажется, один лишь гость не разделял нашего восторга. Он не поднялся со своего места.
Я спешила уйти быстрее, чем начнется обсуждение моего позора, а потому покидала вещи в сумку как попало и выбежала в коридор. Я легко прошла кастинг, быстро «доросла» до замены Дианы, и друзей среди балерин мне это не прибавило. В прошлом году, когда Адам утвердил меня на роль во втором составе, я натерпелась. Сначала мне искромсали перочинным ножом пуанты, затем случайно, но сильно толкнули во время репетиции, после — закрыли в зале на ключ… но в итоге прокололись, забрызгав краской костюм. Вот тогда им задала жару Жанна Геннадьевна, и балерины перешли от открытой войны к тихой ненависти. Иными словами, моя пощечина и статус «разочарования года» стали для девочек отдушиной.
Я очень не хотела стать свидетельницей сплетен о себе любимой и задержалась в театре лишь потому, что услышала разговор на повышенных тонах в кабинете Адама. Еще подумала, стоит ли идти, но надежда увидеть гостя еще разок и убедиться, что я запомнила его верно, перевесила. Наверное, мне хотелось понять, чем именно он так меня поразил, или разочароваться от того, что неверно запомнился. Как так получилось, что впервые в жизни мне понравилось в мужчине все-все: от мрачноватой сексуальности до голоса, прокатывавшего по коже мурашками?
— Нет! — неожиданно высоко завопил Адам. — Этого не будет!
— Стоит ли напоминать, что я единственный согласился поддерживать твои новаторские идеи?
Гость был спокоен и полностью уверен в собственной победе, и по моей шее снова прокатилась волна предательских мурашек. Сделав еще два шага к приоткрытой двери, я заглянула в кабинет. Адам и гость стояли боком — я переместилась так, чтобы видеть профиль незнакомца. Его губы чуть кривились в усмешке, и мне вдруг нелогично захотелось тронуть их пальцем. Мягкие они на ощупь или нет? Все лицо этого мужчины было угловатым, с острыми чертами, напрочь лишенными женственности. Разве что те самые губы, но я не была в этом уверена. В животе вдруг появилась незнакомая тяжесть, и к щекам прилила кровь.
— Но это требование — полный абсурд. Ты сам видел — ничего не выйдет.
— Ни я, ни моя семья не станем вкладывать деньги в предприятие, которое держится только на одном человеке — Диане. Она стара.
— Стара?! — взвился Адам. — С такими данными ей еще лет десять танцевать!
— Однако ты не растишь ей замену. Проще говоря, если Диана получит травму — балета как такового у тебя нет. Плюс, ты собираешься открыть авангардный проект в стране, где люди ужасно консервативны. Они не пойдут смотреть на что-то с участием Дианы, пока та же самая Диана танцует набившее оскомину, но проверенное «Лебединое озеро». Нужна свежая кровь и хорошая реклама. А для рекламы Диана не подходит.
— Она балерина, а не проститутка, чтобы завлекать людей внешностью! — ужасно оскорбился Адам.
— Можно не завлекать вообще и давать спектакли перед тремя зрителями, но без моего участия. То, что я видел сегодня, выглядит довольно жалко. Путающийся в ногах кордебалет и мелодраматичная пощечина солистке, которую ни разу не выпускали на сцену в этой роли. Прекрасное вышло шоу. Цирковое. Пока у тебя не появится достойная замена, а танцоры не начнут, как это ни грустно, танцевать — забудь о моем участии.
— Павленюк, — выплюнул Адам мое имя, и я невольно отшатнулась от двери, подумав, что он каким-то образом меня заметил. Я конечно, стояла в зоне видимости гостя, но так увлеклась разговором, что позабыла об осторожности. Из кабинета балетмейстера дул ветер перемен, и я жадно вдыхала его потоки, уже лелея мечты о том, как оседлаю удачу. Только вот попасться на подслушивании было совсем не здорово. — Ты ведь ее имеешь в виду? Даже знать не хочу, что происходит в твоих штанах, что ты настаиваешь на ней, но…