Звездная вахта (сборник)
Шрифт:
Не идет – то бежит по кочкам трусливой побежкой, то корчится на месте, натужно выдирая увязшие ноги. Таким манером вряд ли доберется даже до острова. Вон Лям – и тот не удержался от осуждающего восклицания. Глупый тот человек, очень глупый. Или очень отчаянный, из последних сил цепляющийся за зыбкую надежду. Ишь ты, машет рукой, зовет. Крика не слыхать: далеко.
– Баба, – сказал наконец Хаг и осклабился. Затем сплюнул. – Из племени Холмов есть. Точно, баба.
Плотик совсем притонул под тяжестью четверых: Хага, Ляма, волосатой руки большого зверя и незнакомой чужинки, взявшейся неизвестно откуда. Чужаки чужакам рознь, а с этими – разговор один. Забреди к людям Болота не женщина, а охотник
Он не колебался и там, на болоте, когда перед ним был не враг – лишь добыча, редкая и вожделенная, хотя и менее ценная, нежели рука большого зверя. Знаками указал путь к бывшему острову, в обход приметных издали «окон». Знаком приказал идти следом к плотику. Вытащил, когда женщина с жалобным криком начала тонуть. Развязал кожаный мешок и дал пленнице съесть полоску сушеного мяса.
Как она ела! Как с набитым жующим ртом благодарила спасителя на потешной чужой тарабарщине! Жаль, что никто в племени не знает языка людей Холмов. Они не мирные са-амы, язык которых известен хотя бы Гнуку, с ними никогда не было мены. Несколько слов знал старый Шушши, да и тот помер прошлой зимой.
Теперь, когда азарт охоты остался далеко позади, Хагу снова хотелось женщину. Моллу или Гугу, но сошла бы и Яйна. А с этой – немножко потерпим… Пленница была измождена, наверняка давно не ела. И вымоталась, похоже, еще до болота. Сейчас она покорно лежала на плотике, поджав ноги, не обращая внимания на пропитавшую подстилку воду. Управляя вместе с Лямом перегруженным плотиком, Хаг откровенно разглядывал чужинку. Оборвана. Не одежда – кожаные лохмотья. Грязна, но это только что, от болота. Он, Хаг, и сам не чище. Спутанные волосы. На лице сквозь грязь проступают красные пятна – наверно, расчесы от укусов мошки. Люди Холмов не знают, что такое настоящий гнус. Не пахнет дымом – значит, давно уже не грелась у костра.
Изгнанница? Но какой вождь прогонит из племени не воина – молодую еще бабу, чтобы та рожала детей соседям? Только очень глупый. Хаг осклабился, покачал головой, рыгнул. Беда людям Холмов, если у них такой вождь!
Темная речка по-прежнему никуда не торопилась, но теперь хотя бы текла туда, куда надо. И щеточка леса на полуночном берегу болота вновь стала видна и неуклонно приближалась. Если править в два шеста, можно поспеть в становище до захода небесного огня.
На первом же твердом бережку, поросшем карликовой сосной, Хаг овладел женщиной. В этот миг менее ценная добыча казалась ему едва ли не единственно важной. Странные шутки шутит воздержание даже с вождями! Пленница почти не сопротивлялась, лишь пыталась заслониться руками, болезненно стонала и без конца тараторила непонятные слова. Затем Хаг содрал с женщины рванье, заставил ее выкупаться и, рыча от наслаждения, утолил мужской голод еще раз. Покончив с этим, он подозвал безропотного тихоню Ляма и заставил отмыть волосатую руку большого зверя от подсохшей корки болотной грязи. Если мясо к вечеру и начнет чуть-чуть приванивать, то не беда: обжаренное на углях, оно станет только вкуснее.
Выделанная оленья кожа кухлянки Ляма явственно топорщилась спереди. Хаг намеренно не торопился, бросал в рот сморщенные ягодки прошлогодней брусники, наслаждаясь в душе щенячьим нетерпеньем вошедшего в мужскую силу подростка, изо всех сил старавшегося выглядеть равнодушным. Затем усмехнулся и сделал разрешающий знак.
К удивлению Хага, чужинка даже сейчас не изъявила покорности и, плача, пыталась отползти. Пришлось успокоить ее оплеухой. Навалившись на пленницу, тихоня кончил дело так быстро, как это водится только у мальчишек, а кончив, взглянул на Хага с немой благодарностью и обожанием. Теперь пойдет за новым, а главное, смелым и щедрым вождем хоть на край земли, хоть в пасть злым духам. Все бы так.
Особенно Гнук. Да, видно, не судьба…
До становища доплыли без приключений. Привычно запахло дымом, рыбой, сырой кожей. Пять дней отсутствия – не срок, но встречать вышли все, кроме совсем уж древних стариков, доживающих последнее лето. Молодые охотники замерли на миг, не веря глазам, и слитно взвыли от восторга, когда Хаг будто бы легко, а на самом деле с предельным напряжением вздувшихся мышц поднял над головой главную добычу дня – почти никем не виданную громадную руку большого зверя. Женщины тараторили, указывая пальцами на оборванную пленницу. Некоторые плевались. Одна сопливка корчила рожи. Радостно визжа, путались под ногами дети, обретая подзатыльники. Орал, требуя грудь, младенец на руках у матери. Ауха, и тот вышел встречать, держался с достоинством, но приказывать Хагу, победителю большого зверя, не посмел. Он неглуп, этот Ауха.
Такого праздника не могли припомнить и старики. Светлой ночью, в дыму костров, отпугивающих мошку, под крики, смех и неумолчный грохот бубнов, под жаркое из руки большого зверя, под пьянящую горечь жгучей настойки из сушеных красных грибов, собранных прошлым летом, свершилось главное. Этой ночью Хаг согнал старого Ауху с прикрытого мягкой шкурой валуна, на котором имел право сидеть один лишь вождь, и сел на него сам. И он же остановил одурманенных настойкой молодых охотников, собравшихся было взять Ауху на копья, и указал свергнутому вождю место подле валуна. Пусть запомнят те, кто видел, а видели все. Пусть запомнят хорошенько. И вожди обречены стареть. Он, Хаг, не враг самому себе и нисколько не глупее старого Аухи.
В это время года на севере, у моря небесный огонь начинает кружить по небу, не опускаясь за край земли. Он хочет согреть озябших за зиму людей, но в нем нет силы. Здесь, на полуденной границе земель племени Болота, теплее, и, мудрый, он дает себе отдохнуть недолгой ночью, чтобы днем разгореться во всю мочь и согреть всех, кто ходит под его лучами.
В эту светлую ночь месяц был не в запретной фазе, и, утверждая свое превосходство, Хаг открыл кульминацию праздника, на глазах всего племени еще раз овладев пленницей. По правде говоря, ему больше хотелось черноволосую Моллу, но племя должно было видеть, как вождь получает первую долю, а получив, отпихивает добычу ногой, позволяя попользоваться ею другим. Дошла очередь и до Моллы, и до гибкой зеленоглазой Гуги, вечно хохочущей под мужчиной, а толстой Яйной Хаг пренебрег, решив, что на сегодня с него хватит.
Никто не оспорил его право. Стояли, ждали. Глаза молодых охотников горели, отражая пламя костров. Из-за первых освободившихся женщин – чужинки, не имеющей имени, и черноволосой Моллы – едва не вспыхнула потасовка, моментально прекращенная свирепым рыком Хага. Нельзя совсем запретить естественное – убьют. Но порядок должен быть. И племя покорилось ему, как когда-то покорилось Аухе, а прежде него Шушши, а до него еще кому-то, чье имя сейчас никто не вспомнит.
Точно так же оно со временем покорится кому-нибудь из этих молодых охотников, а то и нынешних подростков. Но не безбровому Гнуку, посланному к са-амам, сильному и умному. Теперь уже не Гнуку. Потому что Хаг знает, с какой стороны ждать удара, и нанесет удар первым.
Охота этим летом была удачна. Дичь, давно не тревожимая людьми, вновь изобиловала в когда-то опустошенном месте. Брали лося. Некрупный черный медведь не мог противостоять копьям охотников. Попадался большой пятнистый олень, остророгий не в пример своему северному собрату. Подростки каждый день тащили с реки огромные связки рыбы.
Племя зазимует здесь, у полуденной границы своих земель. И останется еще на одну зиму, если добрые духи дадут знак. Зимой сюда придут неисчислимые оленьи стада и будут пастись в лесах и на болоте, разгребая копытами снег. Осенью, случись плохая охота, можно прожить одними грибами и ягодами, которых здесь неизмеримая прорва. Хаг был спокоен. Никто в его племени не умрет от голода, разве что от болезней или старости, с которой не в силах бороться человек.