Звёздный цвет
Шрифт:
Поднялся на крыльцо, прошел вестибюль и остановился на пороге зала, ослепленный светом, мельканием людей, оглушенный яростным взвизгиванием скрипок, игравших нахальный плясовой мотив.
Медленно прошел между столиками, ища свободного места и нерешительно оглядываясь, когда от стены услышал хрипловатый голос:
— Поручик!.. Поручик!..
Оглянулся и увидел полковника из оперода, махавшего рукой.
— Поручик!.. Оглохли вы?.. Идите к нам!
Василий подошел к столику.
— Знакомьтесь! Поручик Волынский! Капитан Одоевцев! Поручик Рыбкин! Прапорщик Селянинов!
Василий перездоровался с офицерами и сел на предложенный стул, оглядывая ресторан настороженными глазами.
— Выбирайте, поручик!.. Чего хотите? Какое вино пьете? Сегодня мы угощаем пр-редставителя доблестной братской Добровольческой армии.
Василий взял карточку вин. Редко приходилось ему заказывать вина в ресторане. Пробежал глазами, и понравилось почему-то круглое название «Го-Сотерн».
— Вот! Это!
— Эге! Поручик у нас барышня!.. Дамское винцо пьет! Нет, голубчик, это не идет. Тогда я сам хозяйничаю. Начнем по русскому обычаю с беленькой, потом винца, потом коньячишку; и опять беленькой, и опять сначала.
Поручик Рыбкин, длинный и унылый человек, с перекашивающим лицо большим шрамом, начал расспрашивать Василия о восточном фронте.
И снова Василий пошел заливать, как утром полковнику, гладко и хорошо.
В промежутках разговора выпивал напиваемую полковником водку и с аппетитом ел вкусное что-то, залитое желтоватым острым соусом.
Визжала музыка, на эстраде жонглировал тарелками эксцентрик с красным носиком и в маленьком, набекрень надетом цилиндре.
— Слушайте, Рыбкин!.. Бросьте из гостя кишки выматывать. Ему с утра очертело. Веселиться надо! Дело — не волк! Смотрите на эстраду, поручик! Сейчас бабочка вылезет — загляденье!
Опять взвыли скрипки, и на эстраду легко выпорхнула из-за кулис пышная, розовая, почти совершенно обнаженная женщина в легком голубом газе, залитом сверкающими блестками:
— Смотрите!.. Смотрите!.. Бюст!.. А ножки? — шептал в ухо Василию разнежившийся полковник. — Не баба — пирожное! И скажу вам — не дорога. Пятьсот целковых берет. И здоровый бабец — жеребца замучает. Хотите — познакомлю?
Василий взглянул и уткнулся в тарелку, куда полковник наложил ему спаржи. Не знал, что делать со спаржей, и стал ловить ее вилкой.
— Что вы, батенька, делаете?.. Спаржу вилкой?.. Видно здорово вам мисс Рози в поджилки ударила.
— Я этой штуки не ел! У нас не растет! — зло сказал Василий.
— Я и забыл! Вы ведь сибиряк! Ну, выпьем, голубчик, за тайгу-матушку, чтоб в ней все большевики передохли!
Допивая рюмку, услыхал Василий сбоку шуршание щелка, такое знакомое и дразнящее, что вспомнил Инну Владимировну и резко повернулся.
Стояла у столика небольшого роста женщина в испанском костюме, с черной кружевной мантилией на плечах и цветами в волосах. Худая и тонкая, и на блестящей стене зала резался смуглый ястребиный профиль.
— Карменсита!.. Садитесь! — сказал, привстав, капитан Одоевцев.
Женщина легким движением расправила платье и опустилась на стул. Прищурила миндалевидные глаза и посмотрела на Гулявина.
— Новенький? Откуда достали? — процедила она гортанным голосом.
— Познакомьтесь. Поручик Волынский!
Карменсита протянула тонкую руку для поцелуя, и Василий смущенно поцеловал. Женщина блеснула глазами.
— Не надоело еще пить? Вот люди!.. Скоро вас в психическую отвезут?
— На наш век хватит, — ответил Одоевцев, — лишь бы в психической вас можно было найти, а там море по колено!
Она опять повернулась к Гулявину.
— Вы откуда? Из Сибири?.. Далеко! У вас лицо хорошее, не пропитое!..
Но прежде, чем Василий ответил, у стола появился тоненький, очень красивый офицер в щегольской черкеске. Его встретили дружными возгласами:
— Князь!.. Душка!.. Откуда? Какими судьбами?
— С фронта только что… В отпуск.
— Садись, садись. Рассказывай!
Офицер сел против Карменситы и закурил.
— Что ж рассказывать?.. Особенного ничего!.. Скука! Вот разве в Тихорецкой удовольствие было, — выпуская дым из мягких розовых губ, сказал он неторопливо, приятно грассируя.
— Ну?!
— Взяли мы ихний санитарный транспорт, а там девчонка, сестра милосердия. Завзятая большевичка! Из вагона по нашим шпарила. Но хорошенькая, как чертенок. Лет семнадцати. Ну, привели ее ко мне… Я говорю: «Жаль мне вас, мадемуазель, на тот свет отпустить такой юной и не познавшей высоких наслаждений нежной страсти». — «Я вас не понимаю», — говорит. Ну, я ей объяснил так, жестами. Так она мне в лицо плюнула. Ну, естественно, позвал казачков, приказал ее разоблачить, привязали к кровати, и через нее целый взвод пропустил. Познала в избытке.
Слушал Василий, и мутилось у него в голове от выпитой водки и злобы.
Крепко сжал в кармане браунинг, но, прежде чем успел слово сказать, поднялась Карменсита:
— До свиданья, господа! Я за одним столом с подлецом, который хвастается своей подлостью, не сижу.
Вскочил князь. Поднялись все офицеры. Встал и Василий. А князь перегнулся через стол к Карменсите:
— Возьми свои слова обратно… ты… девка!
— Подлец!
А князь из стакана в лицо ей вином.
Но не успел стакан поставить, как Василий с размаху всем кулаком ударил его по зубам.
Охнул князь и полетел под столик. Офицеры Гулявина за руки:
— Поручик!.. Поручик!.. Успокойтесь!
Вырвался красный и разъяренный.
— Мать… вашу! Цыц… сволочи! Кадетня чертова! Всех расшибем! Кровь выпустим!
Кричал уже, сам не понимая что, и с силой бил кулаком по столу.
Сбегались люди от всех столиков на скандал. Тогда вытащил Василий браунинг. Кто-то крикнул: