Звёздный сын Земли
Шрифт:
«Мы жадно вдыхали незнакомый запах бензина, — вспоминал потом Юрий, — рассматривали рваные пробоины на крыльях машины. Лётчики говорили, что дорого достался фашистам этот исковерканный „ЛаГГ“. Они расстегнули кожаные куртки, и на гимнастёрках блеснули ордена. Это были первые ордена, которые я увидел».
Оба лётчика выглядели деловитыми и собранными; как ни мал был тогда Юрий, он ощутил в этих людях особую сноровку, манеры, отличные от деревенских и невыразимо пленительные для него.
Те лётчики улетели благополучно. Мальчишки притащили им четыре пустых ведра и помогли перетаскивать бензин из бака подбитого самолёта. Ночь лётчики провели на болоте, не отходя от машины, а утром подожгли подбитый «ЛаГГ» и вдвоём поднялись на «ястребке».
Уже
…Фашисты ворвались ранним утром. Анна Тимофеевна увидала сначала мотоциклистов. В полутьме разглядела, что они тащат на прицепах лодки с грузом.
Ах, гагаринская изба, окна в пять стёклышек!.. Брызжет дождь в косую линейку, как в школьной тетради. Этими тетрадями, приготовленными столь заботливо к первому сентября, Юре пришлось больше любоваться, чем писать на них. Дождь… Осенний студёный дождь. В избе пахнет керосином и немецкими папиросами. Вся семья Гагариных сбилась в кухне; был дом свой, а стал чужой.
«Ночь провели на огороде, — вспоминает Валентин Алексеевич, — подстелив солому и прикрывшись дерюгами. Мать плакала, обнимая Юру и Бориску. Утром отец, угрюмый, простудно кашляя, сказал:
— Землянку рыть будем…»
Эта землянка, или, как её стали называть по-военному, блиндаж, стала приютом надолго. Отец сколотил полати; тесно, но места хватило всем, даже приютили одинокую Нюньку с её самоваром.
За два дня до прихода оккупантов из Клушина хотели угнать колхозных свиней.
«Куда вы? В Гжатске уже немцы!»
Погнали обратно, роздали по колхозникам. У Гагариных свинья вскоре опоросилась, и её долго прятали в кустарниках. Они всегда были людьми долга: не своё — колхозное имущество берегли.
Первые месяцы по ночам им всё казалось, что если стрельба, то подходит Красная Армия. Но противоестественная жизнь длилась и длилась. Истощились скудные запасы, которые удалось припрятать от прожорливых постояльцев. Теперь после уроков ребята бежали в поле, собирали крапиву, лебеду, клевер. Матери сушили её, толкли, пекли жалкое подобие лепёшек…
Первые месяцы после оккупации учительница Ксения Герасимовна упорно пыталась продолжать занятия, хотя школа чуть не каждую неделю меняла место, а напоследок ютилась на краю села в избушке Зубовых. Но во дворе Зубовых немцы устроили конюшню и выгоняли учеников.
Две оккупационные зимы тяжело легли на семью Гагариных. Некий рыжий фельдфебель Бруно, заплечных дел мастер при немецкой комендатуре, расправлялся с провинившимися. За отказ выйти на работу был избит в комендатуре и Алексей Иванович. Несмотря на боль, он не раскрыл рта, чтоб не испугать Юру, который ждал его у крыльца. Как-то Анна Тимофеевна вышла с косой на ржаное поле — весной его вскопали лопатами, пахать было не на чем — и хотела прогнать обозную лошадь, которая топтала колосья. Фашистский солдат вырвал косу, полоснул лезвием по ноге, Анна Тимофеевна упала, обливаясь кровью. Юра, не помня себя, швырнул в солдата комом земли. Тот замахнулся косой и на ребёнка… В другой раз механик Альберт поддел маленького Бориску за шарфик и подвесил на сук. Мать сняла его полузадохнув-шегося.
Клушино долго было в прифронтовой полосе; последние дни сражение шло всего в восьми километрах. Гвардейская дивизия генерала Стученко обходным манёвром рвалась на Гжатск. Грохот артиллерийской канонады, надрывный гул авиации, зарево пожаров — вот дни и ночи клушан!
Враги уходили в мартовскую морозную ночь с субботы на воскресенье, накануне того дня, когда Юрию исполнилось десять лет. Ночь выдалась ясная, месячная; хорошо было видно, как меж высоких сугробов пробивалось человек полтораста в белых маскировочных халатах, кто на лыжах, кто с санями. Видимо, отходил арьергард минёров. И Алексей Иванович Гагарин и соседский парнишка видели из-за угла, как ставили мины, как становился смертоносным снег между их домами. Но Витька Белов по малолетству разглядел только блеск металла под месячным сиянием, а Алексей Иванович примечал расположение мин. «Отец вышел навстречу нашим и показал, где фашисты заминировали дорогу», — вспоминал потом Юрий Гагарин.
ОТРОЧЕСТВО
Фашисты ушли. Гагарины перебрались из землянки в избу.
Изба была полупуста. Всё вокруг носило следы заброшенности. Под старым ватным из красного сатина одеялом лежали только Юра с Бориской. Валентина и Зою фашисты успели угнать в Германию. Правда, по дороге они бежали, дождались Советской Армии, стали бойцами — Зоя ветеринаром при кавалерийской части, а Валентин в танке, башенным стрелком. Отец тоже ушёл служить нестроевым в гжатский госпиталь. Когда фронт двинулся на запад, он сторожил военные склады. Анна Тимофеевна с младшими сыновьями оставалась пока в Клушине.
Возвращалось прерванное детство. Довоенная школа сгорела. Ксения Герасимовна ютилась со всеми четырьмя классами в двух комнатах попова дома. Читать учились по «Уставу пехоты», а на арифметике манипулировали гильзами от патронов.
Женя Дербенков рассказывает:
— После уроков приходилось помогать матерям в колхозе. Юра часто пас телят, а я — свиней. После немцев повсюду было полно боеприпасов. Ходили мы в Вельков-ский лес с мальчишками, разряжали потихоньку снаряды. Как? А очень просто: сядем верхом на снаряд, в руках зубило, молоток, бьём, потом отвинтим головку. Как-то на плёсе решили взорвать. Кроме меня, в этой затее участвовали Юра Кулешов, Коля Белов, Юра Гагарин и Толя Гольцов. Насыпали полную фуражку пороху… Удивительно, как уцелели! Жили голодно, трудно, подкармливали нас на солдатской кухне, пока стояли войска. Но всё равно мы были счастливы!.. Как Юрка учился? Всё быстро схватывал. Идёт контрольная, он едва вопросы переписал, как уже и сдаёт. По литературе тоже — раз прочёл и помнит. Мать его, Анна Тимофеевна, бранилась: «Да сядешь ли ты заниматься, как все дети!»
Позже Алексей Иванович разобрал избу и перевёз сруб на окраину Гжатска, на улицу Ленинградскую.
РАССКАЗ УЧИТЕЛЬНИЦЫ. ШКОЛЬНЫЕ ГОДЫ
Елена Фёдоровна Лунова. Учительница. Семью Гагариных знает издавна, можно сказать, с детства.
— В пятидесятые годы, — говорит Елена Фёдоровна, — стала я заведовать начальной базовой школой при педучилище. По-моему, это была очень интересная и полезная форма: студенты училища имели свою школу. Они часто давали уроки и вообще привыкали к ребятам, присматривались к труду педагога. Чтобы быть учителем, надо иметь талант. И чем раньше узнаёшь, есть ли он или нет его, тем лучше для твоего будущего.
В это самое время иду я как-то по улице и вижу как будто знакомое лицо: Анна Тимофеевна Гагарина. «Ты ли это, Нюра?» Мы с ней обнялись. Оказывается, она с детьми недавно сюда переехала. Жили ещё в землянке, но уже перевезли сруб из Клушина и собирались ставить свой домик на новом месте. «Я к тебе, Елена Фёдоровна, своих двух младших приведу. Ты уж их, пожалуйста, возьми".
И вот на другой день Анна Тимофеевна приводит двух мальчиков-погодков: Юрку и Бориску. Смотрю на старшего. В сером костюмчике — мать перешила из своей старой хлопчатобумажной юбки. Потупился, а глаза плутоватые, быстрые. „Ты его в хорошие руки передай, — просит Анна Тимофеевна, — чтоб не забаловался". Младший на вид был поспокойнее, попокладистее. Он пошёл во второй класс, а Юра в третий. Там Нина Васильевна преподавала, наша выпускница. Вот она учитель, как говорится, милостью божьей! Никогда голоса не повышала, не сердилась, а слушали её ребята раскрыв рты — так им было интересно.