Звездный танец
Шрифт:
— Но как такая миграция должна финансироваться? — вскричал он.
— Ли, Ли, — Линда говорила, как взрослый, пытающийся что-то объяснить ребенку, — человеческая раса сейчас богата. Все ресурсы Системы теперь доступны любому, и бесплатно. Почему колонии L-5 не отрывались от поверхности планеты, почему не перешли на добычу полезных ископаемых на астероидах? Силвермен объяснил это десять минут назад: самый большой составляющей частью издержек всегда были системы жизнеобеспечения и искусные меры предосторожности, чтобы предотвратить адаптацию экипажа к невесомости, имитируя гравитацию. Если все, что вам нужно — декорация с прямыми углами, которая продержится
— Представьте себе бригаду строителей-телепатов, — сказал Гарри, — не нуждающихся в пище и отдыхе.
— Представьте себе тот звездный дождь произведений искусства, — сказал Рауль, — который прольется на Землю с небес и привлечет тех, кто давно стремится сердцем к звездам.
— Представьте Землю, — сказал Том, — на которой наконец-то останутся только те, кто хочет там оставаться.
— И наконец, представьте себе будущее ваших детей, — сказала Норри. — Первых детей за всю историю, которые будут расти свободными от горечи обид, столь привычных между поколениями, порожденных абсолютной зависимостью детей от родителей. В космосе дети и взрослые будут чувство— вать себя на равных — во всех отношениях. Возможно, тогда им не придется быть прирожденными противниками.
— Но вы же не люди! — Чен Тен Ли почти кричал. — Зачем же вам отдавать нам столько времени и сил? И что есть человек, что вы так заботи— тесь о нем?
— Ли, — мягко и сочувственно сказала Линда, — разве мы не рождены от мужчины и женщины? Разве не помнит каждый ребенок материнское лоно и не тоскует о нем всю свою жизнь? Разве вы не оказываете должное уважение своей матери, хотя вам никогда не стать вновь ее частицей? Мы будем хранить и лелеять Землю, лоно, породившее нас, чтобы она оставалась полной жизненных сил, плодородной, рождающей жизнь снова и снова.
— И это наша единственная защита, — негромко сказал я, — от беспредельного одиночества, которое подстерегает в пустоте космоса даже Homo caelestis. Шести разумов, конечно, недостаточно — когда нас будет шесть миллиардов, единых свободой мысли и незамутненностью рассудка, тогда, возможно, мы сможем кое-что познать. Все человечество — наше кровное наследство.
— К тому же, — беззаботно добавил Рауль, — что такое для нас несколько столетий? Мы никуда не спешим.
— Ли, — продолжил я, — быть человеком — это значит стоять между обезьяной и ангелом. Быть ангелом, как моя семья -да и я сам, — соответственно значит парить между человеком и Богом, сочетая в себе все, чем богаты оба. При отсутствии гравитации и локальной вертикали не может быть лживых понятий «верх» и «низ»; чем же можем мы руководствоваться, кроме этики? Бессмертные, ни в чем не нуждающиеся, как можем мы быть Злом?
— Как независимый род, — подхватил Том, — мы, естественно, будем действовать исключительно через ООН. Доктор Чен, поверьте мне, мы уже рассмотрели этот вопрос, и немножко быстрее, чем ваши компьютеры.
Невозможно расстроить наши планы, невозможно остановить симбиота насилием. Все зло Земли не в силах помешать нам, и дни зла сочтены.
— Но, — завершил я, — нам нужна ваша помощь и сотрудничество. Ваше и всех людей, подобных вам, на планете и за ее пределами. Что вы скажете на это, доктор Чен?
Доктор свободно плыл в воздухе, немного согнувшись в полнейшей расслабленности. Задумчивость исчезла с его лица, глаза закатились куда-то под лоб. Очень нескоро зрачки его вернулись на место, черты лица ожили.
Чен встретил
— Вы мне здорово напоминаете одного человека, которого я знал, — сказал он. — Его звали Чарльз Армстед.
— Доктор Чен, — сказал я, чувствуя, как напряжение покидает меня, — Ли, друг мой, я и есть тот человек. И еще кое-что в придачу. Ты правильно заключил, что я поддерживал все шесть общающихся сознаний в раздельном виде только из вежливости по отношению к тебе, точно так же, как сори— ентировал тело головой в одну сторону с тобой. Это ясно доказывает, что телепатическое сообщество не подразумевает того, что ты бы назвал утратой «эго».
Во время разговора я стал заменять сознания таким образом, что каждый из нас произнес по одному слову. Я/мы сказал:
— Я… — …больше… — …чем… — …человек… — …не… — …меньше!..
— Хорошо, — сказал Ли, тряхнув головой. — Мы вместе подарим тысячелетие нашей измученной планете.
— Я с вами, — просто сказал Де Ла Торре.
— И я, — сказала Дмирова.
— Давайте доставим Билла и тело полковника Сонг в лазарет, — сказали шесть голосов.
Часом позже мы вшестером отправились к Звездным сеятелям. На этот раз мы не стали возиться с двигателями шаттла. Реактивных двигателей наших костюмов оказалось вполне достаточно для поездки в один конец…
ЭПИЛОГ
Сатурн горел охрой и коричневым на фоне нестерпимой черноты — столь обширной, что ее едва нарушал холодный свет миллиарда миллиардов звезд.
Мы танцевали, летя сквозь эту черноту, танцевали, почти не думая об этом.
Мы оставляли человеческую жизнь позади, и мы танцевали наше прощание с ней. По существу, каждый из нас создал свой собственный «Звездный танец», и великий пустой зал космоса звучал последней симфонией Рауля. Каждый танец был индивидуален и завершен в себе; каждый каким-то образом спле— тался с другими тремя и с музыкой, вроде контакта второго уровня; и хотя все это начиналось без каких-либо ощутимых ограничений времени или расстояния, сверхчувствительность Гарри проследила за тем, чтобы все пять произведений искусства закончились одновременно, перед чужими. Именно Гарри всегда заставлял нас укладываться в сроки работ.
Ничего из этого не было записано на пленку. В отличие от «Звездного танца» Шеры для нашего не предполагалось очевидцев. Это предполагалось разделить друг с другом; это предполагалось просто станцевать.
Но очевидцы были. Звездные сеятели («чужими» они НЕ были) скорчились в нечто, аналогичное аплодисментам, когда мы повисли перед ними, хватая ртами воздух, смакуя ощущение последнего пота в нашей жизни. Мы больше не боялись их.
ВЫ СДЕЛАЛИ ВЫБОР?
Да.
ЭТО БУДЕТ ПРЕКРАСНОЕ РОЖДЕНИЕ.
Рауль швырнул свой «Мьюзикмастер» в глубокий космос. «Пусть оно начинается без задержки».
ТОТЧАС ЖЕ.
Теперь в их танце было возбуждение, стихийная энергия, которая каким-то образом казалась содержащей элемент юмора, сдерживаемой радости. Они начали узор, который мы никогда не видели прежде, однако он был нам знаком словно бы на клеточном уровне — узор, который менялся, то услож— няясь, то становясь простым, но никогда не распадаясь на составные части.
Часть нашего сознания «Гарри» назвала «именованием пи», и все мы неот— рывно наблюдали, как разворачивается. Это был наиболее гипнотический узор из всех, что можно себе представить, танец самого творения; наиболее существенное выражение Тао, и даже сами звезды, казалось, обратили на него внимание.