Звезды — холодные игрушки. Дилогия
Шрифт:
— Перевяжи, — согласился я. Счетчик разинул пасть, собираясь что-то сказать, но то ли передумал, то ли не нашел аргументов.
Маша достала из кармана комбинезона медпакет. Перебралась через кресло, молча развязала пропитанный кровью платок.
— Довольно серьезно… — мрачно заметила она. — Тут хорошо бы врачу глянуть.
— Не возвращаться же из-за такой мелочи? — в тон ей ответил я.
Маша хмыкнула и разорвала медпакет. Приложила к ране влажную подушечку, стала приматывать бинтом.
— Кровотечение сейчас остановится. Как ты это сделал?
— Куалькуа, — помедлив, сообщил я.
— Все-таки
Существо внутри меня издало что-то… если мысленный сигнал можно сравнить со звуком, то это было хихиканьем.
— Они любопытны, Маша. Куалькуа вступили в заговор и помогли мне лишь с одной целью… блин!
— Извини, я буду аккуратнее, — Маша застегнула застежку на бинте так туго, словно все же собиралась меня удавить. С легким удивлением я почувствовал, что от ее волос пахнет духами. Резковатый, совсем не подходящий ей цветочный запах — и все же…
— Они хотели посмотреть на мир Геометров.
— Может быть, они смотрят на него до сих пор? — жестко спросил Данилов.
— Может быть, — согласился я. — Честно говоря, я не вижу беды в этом.
— А теперь куалькуа хочет посмотреть на Тень? — спросила Маша.
— Наверное. Я не вижу иных причин, по которым он стал бы мне помогать.
Снова смешок — в самых глубинах сознания.
— Так твое ли это решение, Петя? — Данилов поднял глаза. — Ты видишь — мы, двое здравомыслящих людей, считаем его неверным. Мы — твои друзья. Веришь? Может быть, нам — виднее? Можешь ли ты отвечать за свои мысли и убеждения? Теперь, когда в тебе — чужой?
— Вы сами настаивали на этом.
— Да, иного выхода не было. А теперь мы говорим другое.
— Дед тоже…
Данилов посмотрел на рептилоида.
— Дед?
— Я здесь, Саша. Я действительно здесь, — медленно произнес рептилоид. — В этом вараньем теле…
— Мне хочется верить, — сказал Данилов.
— Саша, я не знаю, — слова давались нелегко. У меня действительно не было уверенности — даже в себе самом. Не имел я больше права на веру… — Может быть, ты прав. Может быть, заряд из парализатора, ошейник со взрывчаткой — все это проявления дружбы. Только вот видел уже я такую… дружбу. Там, у Геометров. И мы, наверное, недалеко ушли от всего этого. Совсем недалеко.
— Ушли — или отстали? — спросил дед.
— А тут неважно направление… Саша, я одно тебе скажу, будь на моем месте геометр — он бы с тобой согласился. Сразу и без споров. Потому я и не могу так поступить.
— Ты убежден, — тихо сказала Маша.
— Да.
Она кивнула, перебираясь на соседнее кресло, к Данилову.
— Ты загнал нас в тупик, — сказал Данилов. — Так… Петя, ты можешь поверить, что мы отказываемся от силы?
Я молчал.
— Нам все равно не подчинить себе корабль. Без тебя, без Карела. Мы вынуждены помогать тебе.
— Хорошо, я постараюсь поверить.
— Перемирие?
Данилов протянул руку.
Помедлив, я пожал ее. Никаким перемирием это не было, как в конце прошлого века не были залогом мира ядерные ракеты Штатов и СССР. И все же…
— Когда мы прибудем в Ядро?
— Чуть больше суток полета.
Улыбка Данилова была горькой.
— Петр, тебя не пугает эта пропасть?
— Расстояние?
— Нет,
Я только покачал головой.
Ты все-таки бит, Данилов. Давным-давно… тем украинским офицером, или американским военным советником, что направил в атакующий штурмовик ракету. Тогда ты еще был способен на безрассудство. Твой самолет разворачивался над теплым, вонючим лиманом, вонзался в чернеющее небо, внизу полыхал док, скрученный вакуумными зарядами в такую кашу, что сталь и бетон научились гореть.
И удар, встряхнувший штурмовик, оказался гибельным не только для самолета. Болтаясь в воздухе над перепуганным городом, сжигая парашют, пытаясь уйти — ты терял, по капле терял что-то неуловимое. Нет, ты не разуверился в грубой силе — как следовало. Ты ощутил нехватку силы в себе. Поверил, что права будет всегда более сильная сила — как права оказалась ракета «skysoldier» перед СУ-67 «fireshadow»…
— Это очень мало, Саша, — сказал я. — Полгалактики — слишком мало для того, чтобы сдаться.
Данилов устало посмотрел на счетчика.
— Можешь торжествовать, Хрумов. Это и впрямь твой внук. Не по крови — так по воспитанию.
Очень странно просыпаться, когда тебя будят изнутри…
Извини, что вторгаюсь в твой сон…
Это походило на ту зыбкую грань между явью и сновидениями, в которых придумываются самые странные вещи, когда все кажется удивительно достоверным и реальным. Уже не сон — потому что я помнил побег с «Гаммы», чувствовал боль в шее, знал, что в соседнем кресле спят, обнявшись, Данилов и Маша, а между нами «бдит» краем сознания рептилоид. И все же не явь — какой-то сонный морок еще окутывал разум.
Словно в сплошной темноте передо мной повисло мерцающее, говорящее облако.
Куалькуа?
Ник Ример, я должен получить объяснения.
Корабль. Электронный разум, зажатый в ловких тисках. Разум, не знающий то, что он разумен…
«Я слушаю, борт-партнер».
Ты не тот, за кого себя выдаешь.
Это все-таки случилось!
Меня охватил даже не ужас — а тягучее, ледяное отчаяние. Так проваливаешься, теряешь способность к сопротивлению, когда получаешь удар с совсем неожиданной стороны. Когда выхода нет. Рыцарь поехал на бой с драконом — а не получилось. По пути ему встретился мелкий грабитель и вогнал в щель доспехов узкий ржавый стилет. И вот лежишь, силясь поднять тяжелый меч, предназначенный для истребления чудовищ, истекаешь кровью в своей железной скорлупе — а случайный враг уже шарит в твоем багаже…
Я не буду тебе мешать.
«Что?»
Все так же скучно и терпеливо корабль повторил:
Ты не принадлежишь к нашей цивилизации, все определяющие факторы подходят, но все они фальсифицированы. Однако…
Кажется, и машины умеют колебаться.
Однако такая ситуация не предусмотрена прямо. Ты… ты и не совсем чужой. Ты принял в себя Ника Римера. Ты — что-то новое. Непредусмотренное. Я вынужден решать самостоятельно.
Затаив дыхание, балансируя на грани сна и яви, я ждал.