Звезды на ладони
Шрифт:
– Я помню – его звали, кажется, Егор, да? Вы с ним были у нас с Альбиной на свадьбе...
– Точно. Мы расстались с Егором – и твоя Даная сама, добровольно, заточила себя в неприступную крепость. Но упорно продолжает ждать, что на нее прольется золотой дождь... – с усмешкой произнесла Надя.
Они снова нырнули в подземный переход. Потом миновали памятник Пушкину, пошли по Страстному бульвару. Их словно гнала вперед какая-то невидимая сила – и нельзя было остановиться, невозможно расстаться друг с другом...
– Что же делать? – спросил Леон.
–
– Я все время думаю о тебе. Это так странно – ведь я знал тебя раньше! А тут словно в первый раз увидел...
– Так ведь и со мной то же самое! – не выдержала, пожаловалась Надя.
Они были уже на узеньком, каком-то неровном Петровском бульваре – кривые старинные особняки лепились с обеих сторон.
И именно на этом бульваре (Надя даже запомнила место, с точностью до одного шага!) ее жизнь вдруг переменилась. Потому что Леон повернул Надю к себе и поцеловал. Они стояли в лучах вечернего золотого солнца, вокруг шумели проезжающие мимо машины, и целовались. Душа ее протестовала – то, что они сейчас делали с Леоном, было преступлением против Альбины. Но оттолкнуть Леона было невозможно – Надины руки сами тянулись к нему и прижимали к себе. Теперь она была уверена, что ждала именно этого человека и что вся ее жизнь складывалась именно таким образом, чтобы приблизить эту встречу...
– Ты такая... – произнес Леон, задыхаясь. – Ты мне не снишься, нет?
– Как же так получилось? – с изумлением сказала Надя. – Я не понимаю... Как же так?!
Они снова пошли вперед и теперь говорили уже только о том, как неожиданно влюбились друг в друга. После Петровского был Рождественский, потом Сретенский, а потом Чистопрудный бульвар.
И только на Чистых Прудах Надя почувствовала, что устала. Они сели в открытом летнем кафе и лихо распили на двоих бутылку белого венгерского вина. Они болтали, смеялись, вздыхали. И по-прежнему говорили только друг о друге, но, странным образом, вино подействовало на Надю отрезвляюще.
Она вдруг заметила, что наступают сумерки, а когда зажглись фонари, то и вовсе испугалась.
– Леон, уже поздно, – тревожно сказала она. – Мне пора.
– Тебя кто-то ждет? – спросил он, поцеловав ей руку.
– Не меня, а тебя! Послушай, Альбина там, наверное, с ума сходит...
– Я предупредил, что, наверное, задержусь.
– Но не до ночи же!
– Хорошо, я тебя провожу...
Надя немного покапризничала – дескать, не маленькая, сама до дома доберусь, но Леон проявил твердость.
Он поймал такси, и в наступивших сумерках они полетели к Надиному дому. «Что же такое произошло... – лихорадочно думала она, изо всех сил прижимаясь к плечу Леона. Мимо мелькали разноцветные огни, доносились обрывки музыки – не город, а сплошной карнавал! – Зачем он сказал, что тоже ко мне неравнодушен? Теперь мне еще труднее будет забыть его...»
Хлопнула дверца машины, Леон пошел рядом с Надей к ее подъезду.
– Зачем ты отпустил такси? – беспомощно оглянулась она. – Вот глупенький...
– Ерунда, еще поймаю, – улыбнулся
– Куда ты идешь?
– За тобой.
– Зачем? Вот мой подъезд...
– Я провожу тебя до квартиры.
В лифте они стояли обнявшись. Это было так мучительно, так остро – ощущать его рядом, – что Надя едва не плакала. А потом он каким-то непостижимым образом (как именно, она не поняла) оказался вдруг в ее квартире. Сначала в прихожей, а потом в ее безалаберной комнате с огромным шкафом, похожим на космический корабль.
– Все, Леон, уходи! – Надя поцеловала Леона в последний раз и подтолкнула его двери. – Пожалуйста!
– Я позвоню тебе?
– Зачем? Ради бога, незачем все это затягивать... – Она щелкнула выключателем, и зажегся свет, разогнав вечерние августовские сумерки.
– Да-да, ты права... – Он тоже поцеловал ее, в полной уверенности, что это уж точно – в последний раз.
– Леон!.. – укоризненно.
– Я тебе все-таки позвоню... – умоляюще.
– Нет! Ну, хорошо – как-нибудь...
– Завтра?
– Н-нет... Хотя ладно, завтра. Только сейчас – уходи!
– Зачем ты меня гонишь? – с упреком спросил Леон. – Ты ведь совсем не хочешь, чтобы я уходил!
– Не хочу, – согласилась Надя. – Но Альбина...
– Она ничего не узнает. Мы ведь не расскажем ей, правда? – Леон целовал Надю в шею – там, где начинались волосы, его ладони лежали у нее на плечах, гоняя по телу все тот же невыносимый жар.
– Нет!
– Все, я больше не могу... – пробормотал Леон с отчаянием и сдернул с носа очки. Он рванулся к дивану и потянул Надю за собой. Он целовал ее, он гладил ее, стискивал и прижимал к себе – и каждое его прикосновение жгло ее огнем. И она тоже впивалась в него, целовала, гладила и стискивала. Ей нравилось, как пахнет его кожа, нравилось, как трепещут его ресницы на ее щеке. Он стянул с нее платье... она, закусив губы, торопливо расстегивала пуговицы на его рубашке...
Будь что будет. Гореть ей в аду...
Они прижались друг к другу – теперь им ничто не мешало, теперь их разделяла только кожа.
Леон поцеловал ей грудь, скользнул рукой по бедру.
– Ты... – сквозь сжатые зубы прошептала Надя.
– Ты... – едва выдохнул он.
И в этот кульминационный момент – еще мгновение, и они упадут в пропасть! – зазвонил телефон, стоявший возле дивана на журнальном столике. Громко, настойчиво, непреклонно. Надю словно ударило током.
– Не отвечай! – прошептал Леон.
Замерев и прижавшись друг к другу, они слушали эти упрямые трели. Потом они прекратились.
Но едва только Леон снова потянулся к Наде, как раздались другие трели – это надрывался его сотовый в ворохе одежды, лежавшей на полу.
– Это Альбина! – в ужасе прошептала Надя. – Она тебя ищет!
– Надя...
– Пожалуйста, молчи!.. – Она оттолкнула Леона от себя, одним движением натянула на себя платье, прямо на голое тело.
– Надя!
– Ничего не было, ничего не было... – пробормотала она. – Леон, ты должен уйти! Немедленно.