Звезды на ладони
Шрифт:
Светланой Петровной звали Раину маму, которая летом проживала на даче с внуками.
Лиля перезвонила через полчаса.
– С Райкой все в порядке, – деловито бросила она. – Жутко злая и ругает тебя последними словами...
– Ну вот... – огорчилась Надя.
– Ничего, я ей мозги вправила. Теперь она ругает меня, что десять лет назад я не отговорила ее от брака с Колесовым.
– О господи...
– Надя, милая, да все в порядке! К вечеру она вообще все забудет, а через неделю и с Колесовым помирится. Кстати, у меня новость – я договорилась со своей знакомой из турагентства. И она обещала достать нам шикарные
– Здорово... – пробормотала Надя.
– Лес, речка, сауна, массаж, лечебные процедуры, прогулки на лошадях... ну, в общем, все.
– А Рая сможет поехать? Ну, после вчерашнего...
– Никуда не денется, – жестко произнесла Лиля. – Ты же знаешь, я мастер шантажа – она со своими жалкими провокациями мне и в подметки не годится. Ну а с Алькой без проблем – если уж она обещала, то это наверняка...
– Значит, пора паковать чемоданы? – засмеялась Надя.
– Пора, мой друг, пора! Я, кстати, перерыла свой гардероб – столько старья! Просто неприлично в таком на людях появляться... – пожаловалась Лиля. – Ближайшие пару дней посвящу шопингу. Зина Трубецкая говорит, что я очень отстала от модных тенденций...
– Ах, Зина Трубецкая! Тебе не кажется, что она имеет на тебя то же влияние, как на меня – Рая?
Настроение после разговора с Лилей резко улучшилось. Рая не наложила на себя руки, она едет отдыхать со своими любимыми подругами, все просто замечательно... А с Гюнтером Клапке можно потом разобраться!
– «Предчувствие неотвратимого приговора...» – хихикнула Надя, вспомнив, как вчера мучилась над переводом. И ей тоже нестерпимо захотелось сделать ревизию своего гардероба.
Она раздвинула створки огромного шкафа, напоминающего дом. Внутри пахло лавандой и геранью – первое средство от моли. Когда ушел Егор Прохоров, Надя решила стать хорошей хозяйкой и вообще – не опускаться.
Шкаф был куплен в первые годы супружеской жизни на одной из распродаж, к которым питала слабость Надя. Цифра на ценнике была перечеркнута и заменена на новую, вдвое меньше прежней. Это на нее тогда так подействовало, что она немедленно купила это гигантское чудовище, ростом почти до потолка – без стремянки на верхние полки и не заглянешь...
А вот желтое платье из вискозы, светло-зеленый сарафан, розовые брючки до колена, со времен юности... Интересно, впору ли они?
Надя решила немедленно это проверить. Скинула с себя ночную рубашку и влезла в брюки. Как раз! И цвет вполне актуальный для летнего отдыха в Подмосковье... Если бы у них с Прохоровым были дети, она бы точно поправилась. Но детей они не успели завести. Хотели, но не успели... Впрочем, оно и к лучшему.
Вот темно-вишневое открытое платье... Надя уж и забыла про его существование. Защищала когда-то в нем диплом. «Весьма нескромно, деточка...» – ласково сказала ей тогда старенькая профессорша, курировавшая ее работу. Но ничего, обошлось, диплом сдала на «отлично». Наверное, платье тоже следует взять с собой. Для этих... для вечеров.
Надя немедленно натянула платье для себя.
Из большого зеркала на нее смотрела молодая женщина с сонным бледным лицом и растрепанными рыжевато-каштановыми волосами чуть ниже плеч. Ничего особенного. Не толстая – ну и на том спасибо...
Надя повернулась,
Эта мысль еще больше подбодрила Надю. Кажется, где-то лежит брючный костюм такого же оттенка...
Она притащила стремянку и, придерживая платье за подол, полезла вверх. На верхних полках лежало какое-то старье. Где же костюм?
Надя обнаружила свитер Егора и швырнула с досадой вниз. Выбросить!
Под свитером обнаружился сложенный листок бумаги.
Не особо задумываясь, Надя развернула его – и опять ей стало не по себе от знакомой размашистой вязи. Почерк Егора:
«...все было ошибкой, все! Мы разные люди, у нас разные желания, и мы никогда не сможем понять друг друга. Мы чужие, чужие с самого начала, и даже чудо не помогло бы нам быть вместе. Я хочу сказать тебе, что все кончено – не стоит растягивать эту комедию, эту игру в любовь, эту имитацию страсти. Лу-лу! Обойдемся без лишних слов, закончим спектакль...»
Надя покачнулась и едва не упала, в последний момент схватившись за верхнюю перекладину стремянки. Прошло уже много времени с тех пор, как от нее ушел Егор Прохоров, но сердце каждый раз болезненно отзывалось на любое напоминание о прошлом...
– Зануда! – с яростью произнесла Надя и разорвала письмо на мелкие клочки. Подбросила их к потолку. Они медленно посыпались вниз, кружась в воздушном водовороте, и утреннее солнце бликовало на белой гладкой бумаге.
Обрывки письма упали на пол и остались лежать на нем причудливым узором.
– Комедия, имитация страсти, игра в любовь... Слова-то какие подобрал! – бормотала она, спускаясь вниз. – Значит, все семь лет, что мы жили вместе, для тебя были просто спектаклем, да?
Надя притащила швабру и принялась мести обрывки в сторону коридора. Ее трясло от ненависти. Оставил ли это письмо Егор специально, чтобы она нашла его в самый неподходящий момент, или просто забыл его на полке в шкафу? «А почему Лу-лу? – вдруг подумала она, опершись на швабру. – Зачем он назвал... то есть обозвал меня Лу-лу? Какая же я Лу-лу? Лулу... Что-то французское, манерное есть в этом прозвище... Может, он хотел намекнуть на мою неискренность и неестественность, которые находил во мне? К Зине Трубецкой часто обращаются – Зизи. Нет, в письме было именно «Лу-лу» – через дефис, а не Лулу... Лу-лу, ля-ля, ла-ла! Тили-тили, трали-вали... Нет, «лу-лу» – не имя и не прозвище, а какой-то звуковой мусор, как сказала бы моя бывшая профессорша. Да с чего я взяла, что это обращение? И вообще, почему я об этом думаю?!»
Надя в очередной раз дала себе слово не думать о Егоре.
Солнце светило в окна так ласково, так многообещающе, что она решила – надо влюбиться в кого-нибудь. Это поможет ей выбросить прошлое из головы. Вот окажется она в санатории – молодая, красивая, умная, – и все мужчины падут перед ней ниц...
– Почему ты решила ехать со мной? – спросила Лиля. Она сидела за рулем и не отрывала глаз от дороги.
– Раиса меня бы замучила, – призналась Надя. – Болтала бы, не замолкая, о Колесове, а у меня и так голова болит. Не спала опять полночи, переводила... С тобой ехать гораздо приятнее.