Звезды над Занзибаром
Шрифт:
Раздражительный султан Баргаш выказал себя весьма недовольным тем, что немцы заняли области побережья, так близко расположенные от его собственных владений. Он направил бурный протест как Германии, так и Великобритании, требуя признать его притязания на эти территории, и даже послал туда армию. До военных действий не дошло, но германский канцлер подозревал, что, возможно, это не за горами. Волнение было разлито в воздухе, и было рекомендовано подготовиться ко всему.
Фрау Рюте сама в прошедшем году в письме к кайзеру Вильгельму I высказала просьбу: ей хотелось отправиться на Занзибар под защитой германского флага — может быть, даже на военном судне, — чтобы лично заявить о своих притязаниях.
— И она получит ее, нашу
Для Бисмарка поездка фрау Рюте на Занзибар была делом решенным.
Генерал фон Каприви, главнокомандующий морским флотом, не слишком был рад предоставить суда для такой цели. Что там между ними произошло, если брат и сестра никак не могут помириться? Что, если, как он написал, он вышлет даму или применит против нее силу или вообще убьет ее?
— Тогда, — опять тихо пробурчал Бисмарк, — тогда у нас будут все основания напасть на султана Баргаша. — И после маленькой паузы продолжил разговор с самим собой: — Ради нее мы не поступимся интересами империи в этой игре. Но если султан вынудит нас к нападению, тогда она будет прекрасным аргументом, чтобы оправдать нападение.
55
Эта поездка была крайне секретной.
Несмотря на то, что канцлер Бисмарк прежде осведомился, не будет ли британская сторона возражать против появления имперских судов в виду Занзибара, этой демонстрацией силы Германская империя намеревалась дать понять, что собирается укрепить свои позиции в споре за территории в Восточной Африке. Но поскольку Великобритания была занята подавлением восстания махдистов в Судане, принадлежащем Египту, а в Афганистане назревал конфликт между Англией и Россией, каждый день грозящий перерасти в войну, английскому правительству было не с руки ввязываться в ссору с Германией по поводу Занзибара. К тому же значение Занзибара для английской короны осталось в прошлом. Сугубо из практических соображений султан Баргаш фактически предложил британцам свое государство как протекторат. Неограниченная военная защита Занзибара в обмен на определенные уступки султану, которому сохранили бы некую независимость, — вот что было вожделенной целью Баргаша. Но Лондон отклонил все условия султана Занзибара: британское господство в Восточной Африке столь укрепилось, что надобность в Занзибаре отпала.
О том, что на борту одного из этих военных судов будут фрау Рюте и ее дети, Бисмарк умалчивал; он желал избежать новых слухов, что Германская империя якобы имеет намерения сделать наследником султана Баргаша сына Эмили Рюте, дабы получить прямой контроль над островом. Такие слухи сама фрау Рюте недавно опровергла в одной из немецких газет, но их продолжали упрямо муссировать. К тому же султан должен был узнать о прибытии германского флота и его тайном грузе как можно позже.
— Мама, ну посмотри же! Посмотри только на эти дома! Да здесь все совсем не такое!
Восторженный голос Розы почти срывался. В порту Триеста они ждали пассажирского судна. На набережной стояли дома — высокие, строгие, под красными черепичными крышами, а за ними, скорее всего, можно было ожидать клубок беспорядочных узких и кривых улочек и переулков. Город амфитеатром раскинулся на склонах холма: вверх карабкались небольшие домики в прелестном южном стиле, окрашенные в теплые тона, а между ними высились одинокие кипарисы.
Саид же, напротив, был околдован видом судов, которые прекрасно просматривались с набережной. Маленькие и большие парусники; старые потрепанные баржи с грузом, укрытым брезентом; даже колесный пароход под гордым именем Милан . А Тони между тем строгим глазом следила за багажом.
— Мама? — Роза обняла мать за талию. — И посмей только сказать, что ты не рада. Мы отправляемся на Занзибар, мама! Наконец-то! — Когда мать не выказала ни малейшего волнения, в голосе Розы отчетливо прозвучало разочарование: —
— Нет, детка, я рада, — отвечала Эмили, прижав дочь к себе. В свои пятнадцать лет Роза была почти одного с нею роста. — Конечно, я очень рада. Я только очень устала.
Это в точности соответствовало истине. Эмили заверила Бисмарка, что она будет готова к отъезду в любой момент. Дни и недели семья буквально сидела на чемоданах; Эмили жила одной мыслью, что скоро увидит Занзибар, и со страхом думала, какое же ее постигнет разочарование, если чемоданы придется распаковать… Ожидание изнурило ее. И вот на пороге возник посыльный и сообщил, что им надо выезжать первого июля. На какой-то миг сердце Эмили замерло, а затем бешено застучало. Двухдневная поездка по железной дороге из Берлина через Бреслау в Вену, где следовало делать пересадку на поезд в Триест, тоже отняла у нее сил немало.
Правдой было и то, что Эмили боялась. Боялась встречи с Баргашем и того, что и на сей раз встреча не состоится. Ибо даже после всех этих долгих лет он не сможет простить ей, что после неудавшегося мятежа она помирилась с Меджидом, вышла замуж за немца Генриха и из любви к мужу приняла его веру. Боялась того, как могут ее встретить на Занзибаре: принять с радостью или еще раз прогнать с руганью и позором. Письма от Холе и Метле и от Замзам, которая написала первой, и то, что она тогда узнавала от матросов с «Ильмеджиди», собственно, и вселили в нее надежду. Но она еще не забыла, какой гнев вызвала ее любовь к Генриху и бегство с Занзибара.
Роза, которая — как уже много раз — угадала ее невысказанные мысли, нежно поцеловала мать в щеку.
— Не думай об этом. Все будет хорошо, дитя мое.
Только в море, Средиземном море, Эмили начала приходить в себя. На палубе она наслаждалась солнцем, которое здесь было намного теплее, чем в Германии; с улыбкой наблюдала за детьми: они толпились у поручней и радовались каждому новому виду, — будь то побережье или остров, или просто одинокий утес, — как самому драгоценному подарку. Подобно губке, они впитывали в себя все новое и незнакомое.
Однажды мы уже плыли этим маршрутом, только в обратном направлении, ты еще помнишь, Генрих? Как мы были счастливы. Счастливы, что свободны, что наконец вместе. Тогда казалось, что все трудности, страхи и страдания остались позади. Почему же нас постигла столь тяжелая судьба? Неужели наши грехи были такими тяжкими? Против Бога, против Аллаха, против людей?
Солнце, которое набирало силу, и широкий простор синего моря постепенно снимали с души Эмили груз страданий — по мере того как они приближались к Африке. Когда утром пятого июля они высадились на Корфу, у них было несколько часов до отплытия. В открытой коляске они прокатились по острову, вдоль подножия мощной венецианской крепости, через скалы и цветущие кустарники, мимо ослепительно белых домов, на фоне которых море казалось цвета глубокой ляпис-лазури. Эмили купалась в этой красоте, в ярких красках и контрастах. А днем позже она вместе с детьми дивилась голому карстовому побережью острова Итаки, и Саид декламировал строки из «Одиссеи» Гомера, которые выучил наизусть в Кадетском корпусе.
Но только в Александрии Эмили впервые ощутила, что действительно возвращается на родину. Сначала это были пальмы и тамариски с серебристой листвой, потом купола и минареты мечетей.
И все эти высокие восточные дома, словно сложенные из кубиков, с маленькими окнами, были ей в радость. А внизу мимо домов важно шествовали верблюды и громыхали двухколесные повозки, запряженные ослами и нагруженные почти до неба. Мужчины были одеты в джелабию и длинные, до щиколоток, рубахи с длинными рукавами, в платках, повязанных вокруг головы; закутанные в покрывала женщины сверкали глазами, в которых горела жизнь, а их многозначительные взгляды могли поведать множество интересных историй.