Звезды над Занзибаром
Шрифт:
— А это кто? — Он поднял портрет, чтобы сестры хорошо его рассмотрели. — В форме английского капитана…
Несколько секунд все трое молчали, и каждый точно знал, о чем думают остальные: должно быть, это капитан, на чьем корабле Эмили убежала с Занзибара.
Почти двенадцать лет Эмили Рюте прожила в Бейруте одна — после того как ее дочери одна за другой вернулись в Германию. Но на свадьбу каждой она приезжала, а потом еще много раз — на крестины всех своих шестерых внуков. Это дети настояли, чтобы она приехала в Европу до того, как разразится война. Сначала она жила у Розы в Бромберге под Данцигом, где служил зять-офицер. А когда с Маршалловых островов вернулась Тони, вышедшая
Она навещала также и Рудольфа — в Каире и в Люцерне. Рудольф оставил военную службу и служил поначалу генеральным инспектором железной дороги на востоке Египта, затем — советником в различных банках Швейцарии и в Лондоне. Еще в прошлом году Эмили встретилась с ним в Линдау на Бодензее, и вместе они отдыхали несколько дней. И, конечно, Берлин, всегда Берлин — он был промежуточным пунктом в поездках ее неугомонных детей.
Эмили Рюте вела деятельный образ жизни, подтверждение чему дети находили сейчас среди ее вещей: хурс , «Страж», миниатюрная книжечка с избранными сурами из Корана, спрятанная в коробочке чеканного золота с сапфиром по центру. Концертная программка из Адена, датированная 1867 годом, напечатанная на шелке, сопроводительное письмо было адресовано Ее королевскому высочеству принцессе Занзибара. Обломок какого-то фриза, к которому прилипли серо-зеленые крошки, скорей всего, остатки травинок и листочков.
И последним среди вещей матери они нашли шелковый мешочек, сшитый вручную — яркий восточный узор на нем был полувыцветшим. Рудольф потянул за плетеный шнурок и заглянул внутрь. Лицо у него вытянулось — лицо, так похожее на лицо его деда-султана. Он высыпал часть содержимого себе на ладонь и показал сестрам:
— Просто песок…
— Нет, не просто… Наверняка она захватила его с собой с Занзибара, — прошептала Роза. — Очень давно, если судить по мешочку. Скорее всего, тогда, когда уезжала с острова, чтобы выйти замуж за папу.
— Я думаю, он всегда был с ней, — пораженная, подала голос Тони. — Мне кажется, я несколько раз видела его в ее сумочке.
Словно вдруг онемев, они уставились на частичку родины, которую почти шестьдесят лет берегла их мать.
— Я считаю, что мы должны положить его ей в урну, — после долгого молчания предложил Рудольф и осторожно высыпал песок снова в мешочек, чтобы не пропала ни одна песчинка.
Тони взглянула на брата. Они не виделись очень давно. Муж Тони назвал его изменником родины, когда Рудольф в день объявления войны уехал в Швейцарию, а женитьбу Рюте-младшего на девушке из еврейской семьи он вообще ему так никогда и не простил. Лишь после ее развода Тони и Рудольф понемногу стали сближаться. Она слабо улыбнулась.
— Да, верно.
Они оба повернулись к Розе: но она смогла лишь согласно кивнуть — слезы опять потекли по ее лицу.
Рудольф аккуратно стянул концы шнурка и положил мешочек на стол.
Они опустили его в урну, в которой пепел Эмили Рюте нашел место последнего упокоения. В Гамбурге, на кладбище Ольсдорф.
Подле Генриха.
Послесловие
Кто край свой любит, как любишь ты,
Тот не кривит душой.
19
Перевод Ю. Канзберга.
Эти строки Теодора Фонтане Шторма — который жил неподалеку от Эмили Рюте во время ее недолгого пребывания в Берлине, но которого она, скорее всего, так и не увидела, — можно прочитать
Надгробие, которое отражает жизнь личности, чей пепел покоится здесь.
Жизнь, какую не придумать ни одному сочинителю — ибо таких головокружительных поворотов, таких драматических, а порой и трагических приключений, которые Эмили Рюте уготовила жизнь между двумя мирами, между Востоком и Западом, между исламом и христианством, нельзя вообразить человеку и с самой буйной фантазией. Ее жизнь тесно переплетена с германской и британской историей колониальных притязаний. И — не в последнюю очередь — ее жизнь была озарена великой любовью, сумевшей преодолеть все неодолимые барьеры — и даже смерть.
Для того чтобы написать об этой жизни роман, необходимо было в чем-то себя ограничивать и, напротив, найти основные центры тяжести — то, что казалось мне особенно важными.
В первую очередь, как мне думалось, необходимо было сократить политическую подоплеку в описании британских и германских колониальных интересов в Африке и на Занзибаре; по мере возможности, я пыталась упростить сложные взаимосвязи, но ни в коем случае не представлять их в искаженном виде. Если кто-то захочет более подробно ознакомиться с историей событий тех лет, я могу порекомендовать книгу Хайнца Шнеппена «Занзибар и немцы: Особые отношения», вышедшую в 2003 году. Наряду с отчетами и докладными записками в основу романа легло собственное литературное наследие Эмили Рюте: ее мемуары «Жизнь при дворе султана» впервые увидели свет в 1886 году — под другим названием, а в 1989 году их переиздала Аннегрет Ниппа. Вторым источником мне послужили воспоминания моей героини о первых годах жизни в Германии, спустя многие годы после ее смерти опубликованные Хайнцем Шнеппеном в 1999 году под названием «Письма на родину» и снабженные предисловием и послесловием.
Поскольку воспоминания о жизни в Гамбурге написаны не в хронологическом порядке, я позволила себе поменять местами некоторые из мыслей, мнений и впечатлений и расставить их по-иному — так, как мне казалось более логичным. Эмили Рюте в своих заметках почти никогда не раскрывает настоящих имен персонажей, пряча их под инициалами, и я попыталась их реконструировать, насколько это было возможно; но, допустим, с именем учительницы немецкого языка ничего не получилось, поэтому у нее вымышленное имя. И еще — так как имена ее братьев и сестер существуют только в арабском варианте или на суахили, я по своему усмотрению решала, какую из двух форм имени я возьму в свой роман.
Лакуны в заметках Эмили Рюте, например, о ее пребывании в Адене или об отношениях с семьей Генриха, я восполняла материалом из исторических исследований, сопоставляла их с имеющимися данными, делала выводы — и в конце концов обратилась к своему воображению.
Я принимала во внимание также противоречия между ее воспоминаниями — и другими современными источниками, но, полагаю, личные воспоминания никогда не бывают неискренними, а зачастую их автор еще и обладает собственным видением действительности.
Оба приведенных в романе письма и отрывки из заметок, сделанных в Рудольштадте, основаны на соответствующих записях, сделанных рукой самой Эмили, как и другие ее рассуждения. Эпиграфы к отдельным главам переведены на немецкий язык мною, причем я старалась сделать это как можно ближе к оригиналу.
В старом дворце Бейт-Иль-Сахель на Занзибаре сегодня открыт музей, в котором целый отдел посвящен принцессе Салме. А неподалеку от ее могилы, в «Саду женщин» Ольсдорфа в 2007 году поставили памятный камень. На нем высечено: «Знак равенства для всех… от иммигранток и иммигрантов».