Звёзды в их руках
Шрифт:
– Что ж, еще одна "совершенно секретная" штучка, о которой мне не положено знать, - вздохнул Корси.
– По счастью, забыть об этом не составит никакого труда.
– Хорошо, давай обратимся к другому. Мы разработали новый тип бутылки для хранения воды на кораблях. Она изготавливается из алюминиевой фольги и может сплющиваться наподобие тюбика для зубной пасты, отчего вода поступает в рот пьющего.
– Но пластиковая мембрана, сжимаемая давлением воздуха удобнее и весит меньше...
– Конечно же! Но трубка из фольги уже принята как стандарт для пайков в виде пасты. Единственная новизна в том, что предложено использовать ее и для хранения воды. Это изделие поступило к нам от лоббиста компании "Канам Металлы", при поддержке пары сенаторов с северо-запада Тихоокеанского побережья. Можешь предположить, что мы с ним сделали.
– Пожалуй, начинаю понимать, куда ты клонишь.
– Что ж, тогда я буду закругляться, - заявил Уэгонер.
– Все дело в том, что разваливается существующая сейчас структура космических полетов. Она устарела, чрезмерно перегружена, ни на что не годна. Куда ни кинь полный застой. Нет. Даже хуже - мы откатываемся вспять. Сейчас наши корабли должны быть куда как стремительнее и совершеннее, а также способными нести большее количество груза. Нам пора уже покончить с различием между кораблями, совершающими посадки на планеты и беспосадочными системами.
Весь вопрос в ИСПОЛЬЗОВАНИИ планет для чего-нибудь еще кроме исследовательских работ, а именно для создания поселений. Однако этого больше никто даже не обсуждает. И наши шансы на создание поселений с каждым годом все убывают. Ассигнования постоянно урезаются. Становится все труднее и труднее убедить Конгресс, что от космических полетов есть какая-то польза. Практически невозможно объяснить Конгрессу, что фундаментальные исследования в конце концов приносят прибыль. Конгрессмены переизбираются каждые два года, сенаторы - каждые шесть лет. Вот примерно тот срок, в пределах которого они готовы заглянуть в будущее. Допустим, мы попытались бы растолковать им свою программу фундаментальных исследований. Да только ничего путного бы у нас не вышло. Все засекречено.
И наконец, Сеппи. Возможно, сейчас говорит лишь мое собственное невежество. Даже если и так, мне с ним и жить. Я считаю, что к настоящему времени у нас должен иметься хоть какой-то, хотя бы слабый, ключик к МЕЖЗВЕЗДНОМУ двигателю. У нас должна быть хотя бы модель - не имеет значения, сколь неуклюжая. Пусть такая же неуклюжая, как ракетка, запускаемая на фейерверке Четвертого Июля в сравнении с двигателем Каплинга. Чтобы хоть был виден принцип. Но у нас и этого нет. Я думаю, мы просто отказались от звезд. Никто из тех, с кем я общался на эту тему, не считает, что мы до них вообще когда-нибудь доберемся.
Корси встал и легким шагом подошел к окну. Остановился, став спиной к сенатору, словно пытаясь рассмотреть пустынную улицу сквозь плотные, не пропускающие света, шторы.
Для привыкших к пламени глаз Уэгонера он представлялся не более, чем тенью. Неожиданно сенатор подумал, возможно уже в двадцатый раз за последние полгода, что Корси, наверное, даже рад выбраться из всей этой каши, несмотря на прилепившийся к нему ярлык неблагонадежного. И затем, наверное, тоже в двадцатый раз, Уэгонеру вспомнились бесконечные проверочные слушания. Водопады фальшивых свидетельств и слухов. Потоки свидетелей без лиц и имен. Шумиха в прессе о том, что еще в колледже, Корси жил в одной комнате с человеком, в прошлом являвшимся членом радикальной группировки. Обвинения в сенатском комитете со стороны одного из конгрессменов, нанятых Мак-Хайнери. Снова слушания, бесконечная бомбардировка поношениями и ненавистью. Письма, начинавшиеся "Дорогой доктор Корсец, Вы - задница" и подписанные "Настоящий Американец".
– Должно быть не я первый говорю тебе подобные слова, - обернувшись, произнес физик.
– Блисс, я тоже не думаю, что мы когда-нибудь доберемся до звезд. Хотя я куда менее консервативен, чем большинство ученых. Мы просто живем не столь долго, чтобы стать расой, путешествующей меж звезд. Смертный человек, ограниченный скоростями куда меньшими, чем скорость света, так же не приспособлен к межзвездным путешествиям, как мотылек к пересечению Атлантики. Конечно, мне жаль, но я действительно так считаю.
Уэгонер кивнул и решил пока кончить с этой темой. Вообще он ожидал услышать даже меньше, чем сообщил ему Корси.
– Но, - произнес Корси, забирая свой бокал со стола, - но нет ничего невозможного в том, чтобы усовершенствовать средства для МЕЖПЛАНЕТНЫХ перелетов. Я согласен с тобой, что они сейчас пребывают в глубоком застое. Я подозревал, что дела обстоят именно так. И твое появление здесь сегодня вечером подтвердило мою догадку.
– Так почему же это происходит?
– спросил Уэгонер.
– Потому что научный метод более не действует.
– ЧТО! Прости меня, Сеппи, но это все равно что услышать от епископа будто христианство стало не жизнеспособным. Что ты хочешь этим сказать?
Корси грустно улыбнулся.
– Может быть я чересчур драматизирую. Но все действительно так. В существующих условиях научный метод является тупиком. ОН ЗАВИСИТ ОТ СВОБОДЫ ДОСТУПА К ИНФОРМАЦИИ. А мы намеренно покончили с ней. В моем бюро, когда оно еще являлось моим, мы редко знали, кто именно работал над данным проектом в какое-то определенное время. Мы редко знали, имеется ли еще кто-нибудь, дублирующий эту работу. И мы никогда не знали, не дублируется ли данная работа в каком-нибудь другом отделе. Все, в чем мы могли быть уверены, так только в том, что множество людей, работавших по сходной тематике, штамповали на своих результатах гриф "СЕКРЕТНО". Потому что такой путь считался наилегчайшим, способным не только предотвратить утечку информации к русским, но и держать вне всяких подозрений своих работников. На случай, если вдруг правительству придет в голову идея проверки. Как можно применить научный метод к проблеме, когда запрещено ознакомиться со всеми данными по ней?
А есть еще и когорта ученых, работающих сейчас только на правительство. Те несколько первоклассных ученых, работающих у нас, просто изведены режимом секретности. И постоянными подозрениями, сфокусированными на них именно потому, что они ЯВЛЯЮТСЯ доминирующими в своих областях. Отсюда, практически все что исходит от них, имеет якобы особую ценность. Поэтому у них уходят годы на решение того, что обычно представляет собой весьма заурядную проблему. Что же касается остальных... Наш персонал в бюро Стандартов практически почти полностью состоял из третьеразрядных ученых. Кое-кто из них действительно - весьма упорные и терпеливые люди. Но они были недостаточно храбры и еще в меньшей степени обладали воображением. Практически все свое время они проводили, механически следуя рецептам "поваренной книги" - рутине научного метода. И имели с каждым годом все более сомнительные шансы выдать что-то ценное.
– Все то, что ты сказал, можно отнести и к проводящимся сейчас исследованиям по проблеме космических полетов. Даже без изменений в знаках препинания, - подтвердил Уэгонер.
– Но Сеппи, если научный метод всегда являлся разумным подходом, значит он и сейчас должен быть таковым. Он должен действовать для всех, даже для третьеразрядных исследователей. Так почему же он неожиданно стал плохим сейчас, спустя века неоспоримого успеха?
– Временной разрыв, - пробормотал Корси, - имеет первостепенное значение. Помни Блисс, что научный метод - НЕ закон природы. Его не существует в природе. Он есть только в наших головах. Вкратце - это образ мышления о разных вещах. Способ просеивания данных. И ему - рано или поздно - предстояло устареть. Так же как еще раньше устарели софизмы, парадигмы и силлогизмы. Научный метод отлично действует, когда имеются тысячи очевидных фактов, рассыпанных вокруг для обозрения, фактов столь же очевидных и измеряемых, как например, скорость падения камня. Или таких как порядок расположения цветов в радуге. НО ЧЕМ НЕУЛОВИМЕЕ СТАНОВЯТСЯ ФАКТЫ, ТЕМ БОЛЬШЕ ОНИ ОТСТУПАЮТ В ОБЛАСТЬ НЕВИДИМОГО, НЕОЩУТИМОГО, НЕВЗВЕШИВАЕМОГО, СВЕРХМИКРОСКОПИЧЕСКОГО. Они становятся абстракциями. И соответственно, дороже и длительнее делается исследование их научным методом.