Звонок за ваш счет. История адвоката, который спасал от смертной казни тех, кому никто не верил

Стивенсон Брайан

Поначалу отрицавший какое-либо прямое участие в убийстве Питтман, впоследствии Майерс признал, что, возможно, сыграл в нем некую случайную роль. Но он быстро переложил вину за это убийство на более интересные местные фигуры. Вначале он обвинил чернокожего со скверной репутацией по имени Айзек Дейли, но полиция тут же выяснила, что вечер, когда было совершено убийство, Дейли провел в камере местной тюрьмы. После этого Майерс признался, что выдумал эту историю, потому что истинным убийцей был не кто иной, как избранный шериф одного из ближних округов.

Каким бы чудовищным ни было это утверждение, агенты ABI, похоже, восприняли его всерьез. Они стали задавать Майерсу вопросы, но чем больше он называл подробностей, тем менее правдоподобной выглядела эта история. Власти

начали подозревать, что Майерс сам был единственным убийцей и отчаянно пытался обвинить других, чтобы свести к минимуму собственную вину.

Хотя убийство Вики Питтман было громкой новостью, оно не могло сравниться по влиятельности с завесой тайны, которая продолжала окутывать гибель Ронды Моррисон. Вики была из бедной белой семьи, несколько членов которой сидели в тюрьмах; ей было очень далеко до того общественного положения, которое занимала Ронда Моррисон. Убийство Моррисон оставалось в центре всеобщего внимания долгие месяцы.

Ральф Майерс был неграмотным, но знал, что именно смерть Моррисон более всего занимает следователей. Когда его голословные обвинения против шерифа ни к чему не привели, он снова изменил показания и поведал следователям, что участвовал в убийстве Вики Питтман вместе с Карен Келли и ее чернокожим любовником, Уолтером Макмиллианом. Но это было еще не все. Майерс также рассказал полиции, что Макмиллиан виновен в убийстве Ронды Моррисон. И вот это утверждение полностью завладело вниманием правоохранителей.

Вскоре стало очевидно, что Уолтер Макмиллиан никогда не был даже знаком с Ральфом Майерсом, не то что не совершил вместе с ним два убийства. Чтобы доказать, что они были соучастниками, следователь ABI потребовал, чтобы Майерс встретился с Уолтером Макмиллианом в магазине, в то время как агенты будут вести за ними наблюдение. Это было сделано через несколько месяцев после убийства Ронды Моррисон.

Когда Майерс вошел в магазин, он не смог узнать Уолтера Макмиллиана среди нескольких присутствовавших чернокожих мужчин (ему пришлось попросить владельца магазина показать ему Уолтера). Затем он вручил Макмиллиану записку, якобы написанную Карен Келли. По словам свидетелей, у Уолтера вызвала крайнюю растерянность как встреча с Майерсом, которого он никогда в глаза не видел, так и сама записка. Уолтер небрежно выбросил ее и вновь занялся своими делами. Он не придал никакого значения этой странной встрече.

Наблюдатели-агенты ABI не получили доказательств существования каких-либо отношений между Майерсом и Макмиллианом, зато все указывало на то, что эти два человека между собой не знакомы. И все же они упорно разрабатывали версию об участии Макмиллиана. Время шло – миновало уже семь месяцев после убийства – и обществом владели страх и гнев. Критика в адрес властей нарастала. Арест был необходим правоохранителям, как воздух.

Шериф округа Монро Том Тейт не обладал особым опытом в охране правопорядка. По его собственным словам, он был «местным из местных» и очень гордился тем, что ни разу не уезжал далеко от Монровилля. И вот через четыре месяца после вступления в должность шерифа он столкнулся с «висяком» и сильным общественным давлением. Когда Майерс рассказал полиции об отношениях Макмиллиана с Карен Келли, вероятно, этот скандальный межрасовый адюльтер был уже хорошо известен Тейту по слушаниям в суде об опеке над детьми Келли, породившим дикое количество сплетен. Но против Макмиллиана не было улик – никаких, за исключением того, что он был афроамериканцем, вовлеченным в межрасовое прелюбодеяние. Это по умолчанию означало, что он безрассуден и, возможно, опасен, несмотря на отсутствие уголовного прошлого и хорошую репутацию. Возможно, это было сочтено достаточной уликой.

2. «Стой!»

После первых полутора лет моей адвокатской карьеры, в течение которых я ночевал на диване в гостиной у Стива Брайта, пора было искать собственную квартиру. Когда я начинал работать в Атланте, наши сотрудники с трудом справлялись с кризисами, которые шли один за другим. Я немедля оказался в гуще судебных процессов, которые необходимо было провести в очень ограниченные сроки, и мне было попросту некогда искать жилье. К тому же 14 000 долларов годовой зарплаты оставляли

не так уж много денег на аренду, поэтому Стив любезно приютил меня у себя. То, что я жил в маленькой двухкомнатной квартире Стива в Грант-Парке, давало мне возможность безостановочно забрасывать его вопросами о сложных проблемах и трудностях, которые ставили перед нами дела и клиенты. Каждый день мы разбирали большие и малые вопросы с утра до поздней ночи. И мне это нравилось. Но когда мой однокашник по юридической школе, Чарльз Блисс, перебрался в Атланту, чтобы работать в Обществе юридической помощи (Atlanta Legal Aid Society), мы сообразили, что, если объединим свои скудные доходы, сможем позволить себе аренду недорогой квартиры. Мы с Чарли вместе начинали в Гарвардской юридической школе и на первом курсе жили в одной комнате студенческого общежития. Он был белым из Северной Каролины, который, как мне казалось, разделял мое недоумение по поводу того, чему нас учили в школе. Мы с ним часто сбегали в спортзал, чтобы поиграть в баскетбол и попытаться осмыслить то, что с нами происходит.

Подходящая квартира нашлась неподалеку от Инман-Парка в Атланте. Через год рост арендной платы заставил нас перебраться в район Вирджиния-Хайлендс, где мы прожили еще год, прежде чем новый рост цен вынудил нас съехать в Мидтаун-Атланта. Квартира с двумя спальнями, которую мы делили в Мидтауне, была самым славным местом в самом славном районе за всю историю наших скитаний. Из-за нараставшего вороха дел в Алабаме я проводил там не так уж много времени.

Отдельных заключенных пытали электрошокерами для скота в наказание за нарушение тюремных правил.

Мой план создания нового юридического проекта по представлению интересов людей в тюрьмах для смертников начинал обретать форму. Я надеялся раскачать его в Алабаме и со временем вернуться жить в Атланту. Портфель новых дел алабамских смертников рос, и в результате я безумно много работал, мотался туда-сюда из Атланты в Алабаму и обратно и одновременно пытался разбираться с несколькими делами по условиям содержания в тюрьмах, которые инициировал в разных штатах Юга.

Условия тюремного заключения ухудшались повсеместно. В 1970-х бунты в Аттике (штат Нью-Йорк) привлекли внимание всей страны к чудовищным злоупотреблениям в этой тюрьме. Захват Аттики заключенными позволил американцам узнать о жестокостях, творящихся в тюрьмах – например, о штрафных изоляторах, где заключенные томятся в маленьком замкнутом пространстве неделями или месяцами. Порой заключенных бросали в «парную» – тесную яму или просто деревянный ящик, который ставили в места, где человек был вынужден терпеть крайне высокую температуру на протяжении нескольких дней, а то и недель подряд. Отдельных заключенных пытали электрошокерами для скота в наказание за нарушение тюремных правил. В некоторых тюрьмах их приковывали к коновязи, закрепляя руки над головой в положении, причинявшем боль, и так люди были вынуждены стоять часами. Эта практика, которую объявили неконституционной только в 2002 году, была одним из множества унизительных и опасных наказаний, применяемых к заключенным. Отвратительное питание и невыносимые условия жизни были явлением широко распространенным.

Гибель сорока двух человек под конец бунта в Аттике разоблачила опасность тюремных злоупотреблений и негуманных условий заключения. Возросшее внимание общества также привело к нескольким постановлениям Верховного суда, которые обеспечивали заключенным основы процессуальной защиты. Опасаясь потенциальных вспышек насилия, несколько штатов начали реформы, чтобы искоренить самые вопиющие негуманные методы. Но десять лет спустя быстрый рост населения тюрем неизбежно привел к резкому ухудшению условий содержания.

Мы получали множество писем от заключенных, продолжавших жаловаться на чудовищные условия. Заключенные сообщали, что работники исправительных учреждений избивают их, содержат в загонах для скота и подвергают другим унизительным наказаниям. В наш офис попадало тревожно большое число дел заключенных, найденных мертвыми в своих камерах.

Самоубийства, насилие в среде заключенных, недостаточное медицинское обслуживание, злоупотребления персонала и жестокость охраны ежегодно стоили жизни сотням обитателей тюрем.