Зяблик. Сокращенное издание
Шрифт:
Тима вытащил из пачки сигарету, прикрыл окно, оставив небольшую щель. Пожевав ее, он, видимо, вспомнил о Юле и запихнул сигарету обратно в пачку.
– Да курите уже. Я потерплю.
– Зачем терпеть-то?
– Курите, курите. Ничего страшного со мной не случится.
Тима закурил.
– Ну а когда у вас жар начался… Тут уж он совсем голову потерял. Когда Пашка ему плакаться начал, мол, не гоните меня, пожалуйста, ахи, да вздохи всякие, тьфу… Он ему так прямо и сказал, чтобы тот сейчас же собирал свои манатки и только и делал, что молился о вашем здоровье, потому что от
Юля не поверила своим ушам. И это Тима говорил о Дмитрии? Она взглянула на водителя:
– Не ополчатся теперь из-за меня против Дмитрия Владимировича в городе?
– Хороший вы вопрос задаете, и не скажешь, что из Москвы приехали.
– Любые люди везде есть.
Тима повернулся в сторону Юли и внимательно посмотрел на нее.
– Ваша правда. Давно только в доме Дмитрия Владимировича не произносили таких здравых вещей. Очень рад за него. И за вас тоже. Вы, видно, девушка приятная.
– Как здравомыслящий человек, как вы выразились, я бы не стала делать скоропалительных выводов.
– А почему нет, Юлия? Одному человеку найти другого иногда бывает так трудно, что почти нельзя, простите за каламбур. И если так выходит, что оно само получается, то почему бы этому просто не порадоваться?
– В этом вы правы, – тон Юли был полон грусти, – только вот одна беда, я ни во что не верю. И ничего пока не могу с этим поделать.
– В этом вы тоже с Дмитрием Владимировичем похожи. Вы уж мне поверьте, я многих людей повидал.
Юля насторожилась:
– Почему вы мне это говорите? – спросила она, немного прищурив глаза.
Тима остановил машину и повернулся лицом к Юле. Он посмотрел ей прямо в глаза:
– Потому что он мне глубоко симпатичен. И вы тоже. А все его друзья-подруги – нет.
– Как же это я вам так быстро стала симпатична?
– А с иным человеком и не надо много говорить. У иного все мысли наружу. А у иного на роже. Вот с вами, к примеру, и поговорить-то потребовалось всего два раза, а уже ясно, что вы своих мыслей не таите. И они у вас в нормальной плоскости. А Дмитрий Владимирович вот таит. Но притом плоскость у вас одна и та же, представьте себе. Кстати, сходная с моей. Потому-то я у него и работаю уже пятый год. А иначе ничем бы он меня не удержал. Такой уж у меня характер привольный. – Он отвернулся и замолчал, но не выдержал и продолжал. – Я не узнаю никогда, что вас сюда привело, да мне и не надо это знать, только я вам так скажу, сам Бог вас сюда послал. А захотите ли вы меня послушать – дело ваше.
Тима завел мотор, и машина продолжила движение. Юля задумалась. Она посмотрела на Тиму, в его загорелое лицо, на поседевшие виски, жилистые руки на баранке. Это был человек приятной наружности, лет пятидесяти, с красивыми чертами. Он располагал к себе. Особое внимание привлекали его умные серые глаза.
– Бог, говорите… А почему тогда так тревожно на душе? Ведь если сам Бог меня ведет, как вы сказали, то в душе должно быть предчувствие чего-то хорошего?
Тима оторвал взгляд от дороги и снова внимательно посмотрел на Юлю:
– Человек всегда страшится нового. А иногда он от счастья своего убежать хочет. Слишком боится, что не заслужил.
Юля
***
Стемнело. Дмитрий стоял у камина, когда из глубины дома выступила фигура Тимофея. Дмитрий оглянулся:
– Были у врача?
Тима утвердительно покачал головой:
– Еле заставил! К Евсей Петровичу, как вы просили. Сказал, поберечься ей надо, купание сегодня было излишним. Еще сказал, что она «горячая голова».
– Это да… – легкая улыбка озарила лицо Дмитрия.
– Продукты все на месте, Маша завтра обещала быть пораньше. Прихватит с собой племянницу, все успеют, – отчитался Тима.
Дмитрий произнес с недовольством:
– Ох, опять… Будут здесь ходить, глазами стрелять и все время случайно об меня спотыкаться. – Он бросил взгляд наверх в сторону лестницы, туда, где находилась комната Юли и сделал в том направлении жест головой. – Не хочу, чтобы она не то подумала.
– А это уж от вас зависит, Дмитрий Владимирович, только от вас.
– Если бы только от меня… – Дмитрий был серьезен. Он заглянул в глаза Тимы.
– Только от вас. – Тима взял его за плечо. – У меня только что в машине состоялся один занятный разговор…
Дмитрий вздернул брови:
– Неужели? Что-то я не припомню, чтобы ты раньше с кем бы то ни было вел занятные разговоры. – Он внимательно вгляделся в лицо Тимы. – Что, и ты туда же?
Тима грозно взглянул исподлобья:
– Ты, брат, Дмитрий Владимирович, говори, да не заговаривайся!
– Прости, Тима. – Голос Дмитрия тут же изменился, он сожалел о сказанном. – Чушь болтаю. Совсем нюх потерял.
– Бог простит. А насчет нюха, ты впервые в жизни в шаге от того, чтобы он у тебя прорезался. Только смотри на этом этапе не застрянь.
Тима угрюмо посмотрел на Дмитрия и хотел было уходить, но тот попросил:
– Задержись на минуту. Мы никогда не говорили откровенно.
– Ну что же, давай поговорим.
– Не разберусь никак, что творится у меня в душе. То ли это все одно к одному, ну то есть так совпало просто, то ли и правда что-то происходит. Только я за эти два дня стал каким-то другим… В момент. Разве так бывает?
– Ты говори, а я пока послушаю.
– Понимаешь, мне никогда не нравились такие женщины, Тима. Они меня физически не привлекали. Ведь от своей природы не уйти. Мне другое всегда нравилось. Плоть, кровь…
– То есть одна форма, так?
– Ну почему сразу форма? Содержание тоже никто не отменял…
– А потому, Дмитрий Владимирович, что у тебя за формой ни разу не было никакого содержания. Ни разу. Что Наташка твоя, беспутная…
– Да не моя она…
– Хоть твоя, хоть не твоя, а только у кого бы в загоне та овца ни блеяла, все одно, овца-то паршивая. Ты уж меня прости за откровенность, я к тебе с этим никогда не лез, но ты сегодня сам напросился. Назвался груздем – полезай в кузовок. И Марина твоя тоже всегда была беспутной. Из содержания у нее – только ум, который она здорово умеет под собственные нужды приспособить, да так, что вы, мужики бедовые, остаетесь о том без понятия. Вот тебе и вся твоя форма.