...И белые тени в лесу
Шрифт:
Тогда Розильда решила, что, наверно, это кто-то из нас – либо я, либо Каролина – украдкой берет почитать ее блокноты, возможно, чтобы лучше ее узнать. Сначала она не придавала этому большого значения, и поэтому продолжала делать вид, что ничего не замечает, хотя про себя думала, что можно все-таки было спросить разрешения. Но когда я уехала из замка, исчезла целая полка блокнотов, исписанных почти что за год. Тогда Розильда была вынуждена спросить Каролину, что ей обо всем этом известно.
Но Каролина, разумеется, ничего не знала.
Поэтому Розильда и решила, что это я тайно взяла ее блокноты.
Каролина изо всех сил старалась убедить Розильду, что я здесь совершенно не при чем, что блокноты взял кто-то другой. Но она все равно стояла на своем.
Кто это мог быть, кроме меня?
Розильда утверждала, что никто другой этого сделать не мог.
Теперь Каролина советовала мне написать Розильде и заверить ее в своей невиновности, потому что, насколько она поняла, возвращаться я не собираюсь. В конце Каролина писала, что она очень переживает из-за этого, но уговаривать меня не станет.
В этом не было нужды.
Я тотчас поняла, что немедленно должна ехать в замок.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Нa самом деле, пока я сидела дома, мне казалось, что спешить некуда. Я думала, что вся семья втайне надеется, что я никуда не поеду. Нам так хорошо было вместе, что из-за своего предстоящего отъезда я почувствовала себя обманщицей, для которой семья ничего не значит. Мне так не хотелось их огорчать. Даже папа, который не любил показывать свои чувства, выглядел расстроенным.
Самое неприятное, что мне совсем не хотелось возвращаться, во всяком случае сейчас. Стоило мне только подумать о том, что придется уехать, как настроение тотчас портилось.
Я вспоминала, как боялась, что не смогу вернуться обратно в замок, и теперь мне казалось это по меньшей мере нелепостью. Может быть, я совсем перестала понимать, чего я хочу на самом деле? Сначала мне было страшно оттого, что придется покинуть замок. Теперь одна мысль о том, что придется туда вернуться, приводит меня в ужас.
Но выбора у меня нет. Несмотря на то, что все мое существо этому сопротивлялось и я чувствовала себя совершенно больной душой и телом, я должна была ехать.
Поэтому мне пришлось наступить себе на горло, позабыть о том, что испытывают мои родные, и взять курс на то, чтобы как можно скорее отправиться в путь, ледяным равнодушием отвечая на недоуменные взгляды близких. Я знала, что если дам хоть малейшую слабинку, то никогда никуда не уеду, а ведь сейчас у меня глаза постоянно были на мокром месте.
Из-за этого мне и не хотелось, чтобы кто-нибудь провожал меня до станции; я сказала, что поеду одна. Я была настроена так решительно, что они уступили, я все-таки настояла на своем, но все были очень огорчены. Первое, что я сделаю по приезде в Замок Роз, – напишу домой о том, как все есть на самом деле, о том, что мне было точно так же тяжело расставаться с ними, как и им самим. Если я и выглядела черствой, то только потому, что мне все время нужно держать себя в руках.
Дома я пробыла чуть больше недели, и вот я снова в поезде. По дороге
Когда я уезжала домой, Каролина меня провожала. Я надеялась, что на этот раз она приедет меня встречать. Я попросила Веру передать отдельный привет моему «брату» и сказать, с каким поездом я прибываю, – на случай, если он захочет приехать вместе с экипажем. Поэтому я очень рассчитывала, что она ждет меня на станции. Она ведь и сама, должно быть, понимает, как важно нам переговорить, прежде чем я увижу всех остальных. Многое могло случиться с тех пор, как я получила ее письмо. Может быть, Розильдины блокноты уже нашлись. Она могла бы мне об этом сказать.
Но кучер приехал один. Каролины с ним не было.
Неужели все уже разрешилось само собой? Неплохо было бы узнать об этом заранее. Розильда должна понять, что я ни в чем не виновата, что все это мне очень неприятно.
Да, редко я чувствовала себя настолько покинутой и одинокой, как в этот раз. День выдался солнечный, но небо было подернуто пеленой, из-за которой солнце резко светило в глаза. Сухой ветер подул мне прямо в лицо, как только я сошла на перрон. Больше на этой станции никто не выходил, и кучер не спеша направился мне навстречу. Мы шли по дороге, в тишине раздавался хруст сухого песка у нас под ногами. Кучер молчал, я тоже молчала.
Тут меня постигло еще одно разочарование: встречать меня приехал не экипаж призраков, а обычная карета. И вдруг мне показалось, что в замке меня никто не ждет, но я тут же поняла, что эти мысли – чистой воды ребячество.
Хуже было то, что почему-то я чувствовала себя такой беззащитной, словно была беглой преступницей, которая возвращается не на место преступления, а в тюрьму, где будет отбывать наказание; будто осудили меня по ложному обвинению, но я все равно была виновата, хотя в чем – не знала сама. Я почувствовала себя несчастной и беззащитной беглянкой, которую поймали и везут обратно в тюрьму.
Я посмотрела на кучера – моего конвоира – и попыталась улыбнуться, но вышло это как-то натянуто, и он не улыбнулся в ответ.
Вокруг было тихо и пустынно, гравий хрустел неестественно громко, неспокойно дул ветер. Ослепительно белый свет резал глаза, так что приходилось все время щуриться. В голове навязчивый голос твердил: «Пустите меня! Не хочу! Не хочу…»
Кучер раскрыл дверцу, и я села в карету.
Когда мы проезжали мимо конюшни, в дверном проеме я заметила белую лошадь, она стояла так же неподвижно, как когда я увидела ее в первый раз. От этого я немножко успокоилась. Когда мы подъехали к сараю, я успокоилась еще больше, и хотя окошечко наверху было закрыто, лицо Арильда встало у меня перед глазами, точно так же как я мысленно увидела Розильду, когда в дверном проеме показалась белая лошадь. Как только мы миновали жаворонковый бор и на горизонте появился замок, у меня внутри все задрожало, но в то же время мне не терпелось поскорее приехать, с каждой секундой нетерпение росло, а карета медленно катилась вверх по склону к воротам замка.