...И грянул гром
Шрифт:
Все было логично, если бы не одно «но», о котором и рассказал ей Яковлев.
В мусоросборнике подъезда оперативники обнаружили кучу старого тряпья, собранного в несколько узлов, которое никто из жильцов этого подъезда в мусоропровод не сбрасывал. Ни в день убийства, ни днем раньше. А это значило, что кража, а следовательно, и убийство были преднамеренными, предварительно обдуманными, и преступник набил свою сумку барахлом, чтобы с такой же по объему сумкой выйти затем из подъезда.
И если бы не телефонный звонок матери Чудецкого на
— Хорошо, пусть будет так! — согласилась с Яковлевым Ирина Генриховна. — Дима Чудецкий и его товарищ. Кстати, вы так и не узнали, кто это был?
— Отчего же, — хмыкнул Яковлев, — узнали. Некто Василий Первенцев. Диджей из ночного клуба «Аризона», постоянным посетителем которого был в последнее время и Чудецкий. В мире наркоманов его знают как Вассала.
— Кличка? Тем более, — резюмировала Ирина Генриховна. — Наркоман — и с такой кличкой. И почему, собственно, основной упор делается на Чудецком, тогда как с сумкой, в которой были вынесены вещи из квартиры убитой, шел этот самый Вассал и, насколько мне помнится, промежуток времени, когда он вторично зашел в подъезд и вышел из него уже с нагруженной сумкой, составлял не менее двадцати минут или около того.
— Почти полчаса, — поправил Яковлев.
— Вот именно, полчаса! И почему бы ему за эти полчаса не убить девушку и не почистить квартиру, тогда как Чудецкий в это время ждал его, видимо ничего не подозревая, у машины?
— Логично, — произнес Яковлев. — И должен вам признаться, что именно об этом подумали в первую очередь опера, которые работают по этому делу. И когда я спросил у вас, способен ли Чудецкий на убийство, я хотел услышать от вас подтверждение своим личным сомнениям.
— И что?
— И услышал. Сейчас оперативники убойного отдела отрабатывают личность Вассала, но оказывается, что этим типом заинтересовались не только мы. Однако об этом потом, а сейчас…
В этот момент секретарша внесла поднос с бутербродами, сахарницей и кофе, расставила все это на журнальном столике и, пожелав приятного аппетита, прикрыла за собой дверь.
— Прошу, — жестом пригласил Яковлев и первым взял бутерброд с окороком.
Откусил и пожаловался:
— Вот так и живем, Ирина Генриховна. Кофием да сухомяткой перебиваемся. А потом удивляются, с чего бы это у оперов да милиционеров самая частая болезнь — гастрит да язва?
Поговорили еще о чем-то постороннем, как вдруг хозяин кабинета произнес негромко:
— Не поверите, Ирина Генриховна, но мне не дает покоя ваш рассказ об учебе в Центре по профпереориентации.
— Даже так? — искренне удивилась Ирина Генриховна. — И… и что?
— Так вот, я тут навел кое-какие справки относительно этого Центра и, вы знаете, был приятно удивлен. За девять месяцев получить практически второе высшее образование, причем на довольно профессиональном уровне, это, я вам скажу…
Он отхлебнул все еще горячего кофе и как-то исподволь посмотрел на гостью:
— Но я даже не об этом.
— А о чем?
— Зачем вам это?
— Зачем мне это?.. — Ирина Генриховна положила бутерброд на тарелочку, вздохнула. — А ведь действительно, зачем? Преуспевающий преподаватель музыки в престижной Гнесинке, частные уроки по классу пианино и прочее, прочее, прочее, проистекающее из моего нынешнего положения. Зачем?
Надолго замолчала, будто и сама только что задумалась всерьез над этим парадоксом в ее жизни, и вдруг по ее лицу скользнула легкая ухмылка.
— Вы никогда не задумывались о смысле жизни? — спросила она, однако тут же поправилась: — Нет, пожалуй даже не о смысле жизни, а о своем предназначении в этой жизни?
Яковлев только плечами пожал. Мол, я нашел свое собственное предназначение — санитар общества. А если еще проще, то просто чистильщик.
Она согласно кивнула. Повезло, значит, мужику, что он еще в юности нашел себя в том, что было предопределено ему судьбой. А вот она…
Он явно не понимал ее, и она невольно усмехнулась:
— Желаете, я вам байку одну расскажу, свидетелями которой были люди, которых я давно знаю?
— Естественно.
— Так вот, жил-был один очень крупный ученый, академик и мировая знаменитость, на прием к которому мечтали попасть даже члены правительства. А он?.. Он был музыкантом от Бога и ничего с собой поделать не мог. И когда в Зале Чайковского наш знаменитый оркестр давал концерты, на которые простому смертному попасть было невозможно, он брал свою виолончель, приезжал к началу концерта, ему освобождали место, и он… он играл так, что, казалось, все аплодисменты предназначались только ему одному. Она вздохнула и закончила:
— И он был счастлив, потому что рожден был для того, чтобы семью нотами творить чудеса. И именно это являлось его предназначением в этой жизни.
— И вы хотите сказать…
— Да, к великому сожалению, вы правы. Судя по всему, я довольно неплохой преподаватель, но музыка для меня всего лишь хлеб насущный, и я не чувствую в своей работе ни-ка-ко-го удовлетворения. А это плохо, Владимир Михайлович. Очень плохо.
Яковлев потер ладонью лоб, покосился на свою гостью, и невозможно было понять, что он думает относительно сказанного. Отхлебнул еще глоток остывающего кофе, спросил с участием в голосе:
— И вы считаете, что ваш уход в область психологии, причем с юридической направленностью, принесет вам именно то, что вы называете своим предназначением в жизни?
— Хотелось бы так думать.
— А если вдруг опять не то?
По лицу Ирины Генриховны скользнула едва заметная тень.
— В жизни, конечно, возможно все, но думаю, что на этот раз ошибки уже не будет.
— Но почему?! — вскинулся Яковлев. — Откуда вдруг такая уверенность? С чего бы?
Она задумалась, наконец подняла на него глаза: