...И грянул гром
Шрифт:
— Признаться, я и сама не могу ответить на этот вопрос. Но как мне кажется… Александр Борисович… Турецкий… именно от него я получила этот посыл. И сейчас, когда уже прожито вместе столько лет, когда дочь на выданье, где-то внутри меня, глубоко в подсознании, сформировалось наконец то, к чему я шла со дня рождения.
— Призвание?
— Не знаю. Но без этого я уже не смогу. Они надолго замолчали, пока Яковлев не спросил, словно выстрелил:
— И каковы же планы на будущее? Ирина Генриховна хмыкнула и невразумительно пожала плечиками:
— Планы?.. Пока что не думала об этом. Время покажет, да и загадывать о чем-то конкретном боюсь.
— Александр Борисович?
— Да. Врачи пока ничего толкового не говорят, да и сам он молчит. Чувствую, расстраивать меня не хочет.
— Что, настолько все серьезно?
— Видимо, да. Яковлев вздохнул и негромко произнес:
— Прошу вас полностью рассчитывать на меня. Что бы там ни было и как бы там ни было. А что касается вашей профпереориентации… Не спешите, ради бога. И когда закончите учебу, прошу вас, не торопитесь бросать свою работу. А если все-таки пожелаете попробовать себя в области психолога-криминалиста, жду вас в МУРе.
Ирина Генриховна удивленно уставилась на хозяина кабинета. Видимо, приняла его слова за шутку.
— Меня?.. В МУР?!
— А почему бы и нет? — в свою очередь удивился Яковлев. — Летом в вашей Гнесинке большие каникулы, и вот вы во время отпуска и испытаете себя на ниве борьбы с преступностью.
Замолчал было, после чего добавил:
— Если сложится, рад буду помогать и дальше. Ну а если нет…
И он, словно извиняясь, развел руками:
— Тогда уж не обессудьте.
Глава пятнадцатая
Это было противозаконно, может быть, даже подло со стороны Голованова, однако его не отпускали умоляющие глаза Марины, в которых плескалась боль за попавшего в беду сына, и ему ничего не оставалось, как навесить лапшу на уши Дронова, чтобы заставить работать на себя. Можно было бы, конечно, провести эту операцию и с Агеевым. Наработав многолетний опыт пятиминутных допросов в Афганистане, после которых раскалывался до самой задницы даже самый крутой душман, он не сомневался, что заставит расколоться и продажного майора, но… После разговора по телефону с Сергачевым он уже стал сомневаться, что тот сиюминутно пустит спецназовцев по адресу, где боевики Бая пытают Чудецкого с Вассалом. Сверхмудрый и сверхосторожный капитан потребует, чтобы поначалу эти же спецназовцы накрыли подпольную химлабораторию Похмелкина и уже выявленные тайники с готовой наркотой, и только после этого, чтобы не сорвать оперативную разработку всей операции, может быть… и так далее.
Лейтенант Дронов, еще не успевший превратиться на своей работе в циника, после «разговора» с майором Шматко вынужден будет пойти на освобождение Вассала с Чудецким, даже если этому решению будет противиться «московская штучка» Сергачев, — в этом Голованов даже не сомневался.
Конечно, можно было бы освободить Чудецкого и своими силами, подобным операциям ни его самого, ни Агеева учить не надо, однако подобный вариант освобождения уже по-настоящему грозил провалом всей операции. Но именно на это опять-таки ни он сам, ни Агеев пойти не могли. Вот и пришлось уломать-таки Дронова пойти с ним на «незапланированную встречу» с майором, рассказав, естественно, о том, что «поведал» Агееву старший лейтенант Чумаков.
…Машину поставили так, чтобы в случае непредвиденной опасности можно было в любую секунду вырулить на проезжую часть улицы. И в то же время нельзя светиться перед домом, в котором жил с женой ухватистый майор. Дом девятиэтажный, и, судя по расположению квартир, фамильная берлога майора находилась на четвертом этаже второго подъезда. Окна трехкомнатной квартиры выходили на обе стороны дома, и по тому, как они проваливались своей чернотой на фоне других освещенных окон, хотя время уже довольно позднее, Голованов еще раз смог убедиться, что Чума не врал, когда с потрохами сдавал майора Агееву. «Безработная» жена Шматко еще не вернулась с трехлетней внучкой с родной Николаевщины, продлевая тем самым благодатное лето на юге Украины, и, поди, месяца три, если не больше, майор холостяковал в своей квартире. Оттого, видимо, и домой возвращался поздно, проводя по двенадцать часов на работе, из-за чего и считался едва ли не самым работоспособным ментом в Центральном округе, которого не забывало поощрять руководство ГУВД.
— Никого, — резюмировал Голованов, прощупывая взглядом темные провалы окон четвертого этажа. Покосился на явно нервничавшего Дронова и негромко, словно его мог услышать кто-то посторонний, произнес: — Ну что, Сашок, с Богом?
— А может, все-таки… — попробовал было воспротивиться тот, однако Голованов уже открывал дверцу:
— Все, Сашок, пошли!
Дверь нужной квартиры Голованов открыл без особого труда и первым переступил порог.
— Только постарайся ни к чему не прикасаться, — на всякий случай предупредил он вошедшего следом за ним Дронова. — Сам понимаешь, оставлять здесь пальчики нам с тобой ни к чему.
Все это Дронов прекрасно понимал и, пробормотав что-то невразумительное, аккуратно прикрыл за собой тяжеленную металлическую дверь.
Стараясь сориентироваться в темноте небольшой прихожей, Голованов почти на ощупь прошел к двери, которая вела в комнату. За спиной послышалось учащенное дыхание Дронова.
— Может, фонариком подсветить?
— Не вздумай! — осадил его Голованов. — Не хватало еще, чтобы свет в окне заметили. — И уже чуть мягче, чтобы хоть немного разрядить обстановку: — В Афгане, в горах, приходилось в такой кромешной темноте работать, что вообще хоть глаз выколи, однако ничего, только это и спасало. А глаза… глаза сейчас привыкнут. Да и на улице не так уж темно.
И действительно, не прошло и пяти минут, как глаза привыкли к неровному сумеречному свету, и теперь можно было вполне свободно ориентироваться в квартире. Как бы из ниоткуда выплыли предметы довольно дорогого то ли испанского, то ли итальянского гарнитура, широкоформатный телевизор «Сони», огромная, явно не стеклянная люстра на шесть рожков. Правда, общее впечатление от этой комнаты несколько портил журнальный столик перед телевизором, на котором поблескивали приглушенными бликами несколько пустых бутылок, одна из которых была водочной, хрустальный стакан с рюмкой и тарелка с ломтиками засохшего сыра.
Голованов кивнул несколько освоившемуся в чужой темноте Дронову, чтобы тот не очень-то расхаживал по комнате, и тот послушно опустился в шикарное глубокое кресло, приготовившись ждать припозднившегося хозяина.
«М-да, — хмыкнул Голованов, разглядывая остатки трапезы майора. — Хоть и уютной казалась эта берлога, но, судя по всему, не очень-то уютно чувствовал себя господин Шматко, если позволял себе, любимому, нажираться дешевой водярой так, что даже не мог прибрать за собой после ночной пьянки».