...И грянул гром
Шрифт:
Разбудил его Василий. Вернее, заставил очухаться и открыть глаза, изо всей силы растирая ему нос и щеки. И вот когда он открыл-таки глаза и увидел кровь, растекавшуюся по полу, и в этой лужице свой нож…
Все остальное у него запечатлелось в памяти, как самый страшный сон.
Выхватив из лужицы нож и завернув в какое-то полотенце, Василий сунул его в свой карман, и они выскочили из квартиры на лестничную площадку. К счастью, там никого не было, и они бегом бросились по лестнице вниз. Когда уже садились в машину, которую Василий оставил неподалеку от подъезда, он вдруг вспомнил, что забыл в прихожей свою спортивную сумку, и, оставив Димку у машины, вернулся за ней.
Все это врезалось ему в память да еще, пожалуй, то, как его
А потом…
Господи, что было потом, превратилось в какой-то сплошной туман, и только в тот момент, когда самолет коснулся шасси полосы Краснохолмского аэродрома, в его голове что-то стало проясняться и он смог восстановить в памяти все события.
Василий сказал, что ментам не представляет особого труда составить список знакомых Леры, и поэтому надо в срочном порядке сварганить себе стопроцентное алиби. А для этого надо в срочном порядке лететь в Краснохолмск. Но не московским рейсом, а через Санкт-Петербург, где у него, у Василия, есть надежные друзья, которые смогут подтвердить, что в то утро, когда была убита Лера, они оба были далеко от Москвы. И даже если московские опера смогут выйти на него, на Чудецкого, как на подозреваемого в убийстве Леры, они ровным счетом ничего не смогут доказать.
И Димка принял эти условия. Что же касается Василия, то он все эти дни оставался для него надежным товарищем, который пытался хоть как-то вывести его из того ступора. Стоило Димке закрыть глаза, как он чувствовал, что лужа крови, которая растекалась из-под Леры, будет преследовать его теперь всю оставшуюся жизнь. И лучше, наверное, умереть, чем так мучиться…
Да, он хотел поначалу умереть или сдаться первому же милиционеру, однако из этого состояния ему помогло выбраться знакомство с Ником, который все расставил на свои места. Спросил, любил ли он действительно эту девчонку, и, когда Димка ничего вразумительного не сумел ответить, только хохотнул язвительно.
— Знаешь, сколько подобных Лер у тебя еще будет? То-то и оно. А сейчас постарайтесь оба оторваться на полную катушку, тем более что за вас уже заплачено и проплачено. А если деньжат маловато, позвоните мне.
Он прошел к сейфу, достал пачку американской «зелени» и бросил на стол:
— Это вам. Для раскрутки.
— Но ведь… — попробовал было Димка промямлить что-то, однако Ник тут же посадил его на место:
— Боишься в должниках ходить? Не боись! Сейчас готовится для Москвы новая партия экстези, так что считай, что это всего лишь часть предоплаты за доставку.
Ник умел брать быка за рога.
Вспоминая все это, Чудецкий думал, не сон ли страшный снился ему все это время, однако дикий холод, от которого уже не было спасения, и еще более тягучая боль, которая, казалось, разрывала все тело на части, заставляли воспринимать этот страшный затянувшийся сон как еще более страшную действительность, которая неизвестно чем закончится.
Впрочем, он уже знал чем. И от осознания этого хотелось рыдать.
Скоропалительное оперативное совещание, на котором кроме оперативников, задействованных в краснохолмской операции, присутствовали также командир спецназа и старший группы отряда специального назначения «Гром», подчинявшийся региональному управлению по борьбе с организованной преступностью, закончилось в половине четвертого ночи, и понадобилось еще не менее часа, чтобы докомплектовать до положенного минимума компактные группы захвата. Незапланированная оперативка должна была поставить точку не только на бизнесе вконец распоясавшихся «гостей» Краснохолмска, но и на деятельности Похмелкина-младшего. Из оперативных источников стало известно, что сын вице-губернатора сильно занервничал в последние два дня, и это было связано, скорее всего, с исчезновением его московских гонцов, которые могли знать слишком много из того, что не положено было знать людям Бая, и уже приготовил к запуску на московский канал впечатляющую партию экстези.
Также было высказано предположение, что он может законсервировать или даже демонтировать на какое-то время лабораторию по производству колес, пока не устаканятся его личные счеты с азербайджанскими наркодилерами. И тогда ликвидация краснохолмской базы по изготовлению экстези могла раствориться в необозримом будущем, как, впрочем, и задержание Николая Похмелкина. Именно этот аргумент и стал решающим в споре: целесообразно ли именно этой ночью поднимать шум с освобождением Вассала с Пианистом, поскольку это не могло, по мнению Сергачева, не насторожить Похмелкина-младшего и его папашу, который не мог не знать о подпольной деятельности своего сынка.
Несмотря на все возражения Сергачева, все-таки решено было провести освобождение Чудецкого с Первенцевым именно нынешней ночью, но сделать это так, будто это был хорошо спланированный удар регионального управления наркоконтроля по группировке азербайджанских наркоторговцев. Решено было провести чистку с изъятием наркоты не только по адресу, где в этот час держали Вассала с Пианистом, но еще по четырем адресам, на которых оптовики хранили свой товар.
Удар по группировке Бая должны были нанести спецназовцы регионального управления, что же касается производственных мощностей сына вице-губернатора и той партии колес, которая должны была уйти в Москву, то эта задача ложилась на группу «Гром», да и то после того, как будет установлено точное местонахождение химлаборатории. Без этого доказать прямую причастность Похмелкина-младшего к производству наркоты будет крайне трудно. А при тех возможностях, которыми обладал его высокопоставленный папочка, вообще невозможно.
И лейтенант Дронов, и Голованов, который также присутствовал на этой оперативке, были уверены, что Вассал, уже давно ставший доверенным лицом Николая Похмелкина в Москве, не может не знать, на какой производственной базе его краснохолмский босс штампует экстези.
Машину подбросило на очередной колдобине, и облаченный в бронежилет Голованов, прикорнувший на мягком сиденье микроавтобуса, невольно усмехнулся, вспомнив, как доказывал на оперативке свою правоту Сергачев и каким он полоснул взглядом подполковника Моисеева, когда тот поставил точку в споре.
— Я буду звонить в Москву! — попытался надавить на него Сергачев, однако немногословный Моисеев только плечами пожал:
— Можете звонить куда угодно, за исход операции отвечаю я.
Теперь они все вместе тряслись в одной машине.
Глава семнадцатая
Машину опять тряхнуло, и в тишине салона раздался ворчливый басок кого-то из спецназовцев:
— Ты бы того… Семен, поаккуратней бы малек. Чай, не дрова везешь.
— А ты сам сядь на мое место, — огрызнулся широкоплечий водила, обиженный замечанием, которое задевало его профессиональное самолюбие. — Дрова, мать твою…
— Ладно тебе, Сеня, не бубни, — отозвался из темноты старший группы захвата. — Сам ведь знаешь, в России две беды: дураки да плохие дороги.
«Если бы только эти две, — мысленно откликнулся Голованов. — В настоящее время их уже двадцать две, и совладать с ними все равно что бороться с ветряной мельницей или драться с тем же Змеем Горынычем. На месте одной отрубленной головы вырастает еще три, и чем больше ты их рубишь, тем больше…»
Не найдя подходящего сравнения, он поправил на груди бронежилет и посмотрел в окно, за которым уже просматривались редкие огоньки центральной усадьбы некогда богатого пригородного совхоза, который был развален умными людьми из-за своей ненадобности, как, впрочем, и все сельское хозяйство России. А в покинутые дома стали вселяться целыми семьями и поодиночке смуглые жители некогда братских союзных республик — теперешние хозяева краснохолмских рынков. Торговали они не только тем, что везли из Турции и Закавказья, но и наркотой, которую можно было купить у того же продавца бананов.