02-Всадники ниоткуда (Сборник)
Шрифт:
Пауза была долгой. Я молча стоял, не решаясь ее нарушить. И я слишком устал, чтобы чем-то интересоваться. Бойл или не Бойл, пусть разевает рот первым.
— Чья лошадь? — наконец спросил он, не вынимая сигары изо рта.
— Хони Бирнса, — сказал я.
— Я спрашиваю не о тренере.
Я недоуменно пожал плечами:
— Простите. В таком случае не знаю.
— Выясни, — обратился он к галунщику, сидевшему рядом. — Я бы купил ее. — Потом вынул сигару, бережно, не стряхивая пепла, положил ее на подставку пепельницы и полувопросительно, полуутвердительно произнес: — Жорж Ано. Француз?
— Отец француз, мать из американского сектора.
Он кивнул в знак того, что поверил, только поморщился:
— Акцент остался.
— Я говорю с акцентом на обоих языках, — виновато признался я, продолжая играть.
— Приза не получишь: скачки любительские, — продолжал он, пропустив мою реплику, — но можно наградить и по-другому. Что бы тебе хотелось — денег? Должность? Я мог бы перевести тебя в большую газету.
Он уже знал все о моей профессии в этом мире. Тем лучше: пойдем, как говорится, ва-банк!
— Я бы хотел поступить в полицию, — решительно произнес я.
Бомба не бомба, но маленькая бомбочка разорвалась за столом. Вероятно, так посмотрели бы на меня, если б я попросил птичьего молока. Только Корсон Бойл не удивился.
— А почему, мальчик, тебе приглянулась полиция? — спросил он с хитрой усмешечкой.
На «мальчика» я не обиделся: карта шла в руки.
— Потому что простой патрульный стоит дороже любого служащего.
— А если у служащего текущий счет в банке?
— Мундир патрульного стоит чековой книжки.
Корсон Бойл засмеялся, но без насмешки, а дружелюбно и поощрительно.
— Значит, мундир патрульного? — повторил он.
— Не совсем, — расхрабрился я. — С аксельбантами.
Аксельбанты носили только продполицейские.
— Ого, — сказал Бойл, — мое ведомство. Чем же оно лучше другого?
— Выше другого.
— Чем?
— Правом распоряжаться жизнью любого прохожего.
— А ты честолюбив, мальчик, — заметил Бойл. — Впрочем, честолюбие для патрульного не порок. Скорее достоинство.
— Значит, можно рассчитывать на вашу поддержку?
Или я поторопился, или сделал неверный ход, только он ответил не так, как мне бы хотелось:
— К сожалению, даже моя поддержка еще не лицензия на мундир с аксельбантами. В продполицию принимают только сдавших экзамен. А экзамен не легкий. Даже для победителей гандикапов.
— Я не боюсь.
— Тебя уведомят, — сказал он, уже отвернувшись к окну, в котором промелькнула пестрая группа всадников: начался новый заезд.
Я понял, что моя миссия окончена, неловко повернулся и молча ушел, злой и растерянный. Честно говоря, непредусмотренный экзамен меня пугал. Один неосторожный ответ — и вся затея Сопротивления ставится под угрозу. И не только затея — люди! Хони Бирнс, Маго, Фляш. Да и вообще, мало ли что уготовано мне в этой полицейской клоаке? Вдруг они заставят меня стрелять в человека: может быть, так они проверяют меткость глаза, или крепость нервов, или какую-нибудь палаческую жилку. На лбу у меня выступили капельки пота, хотя на улице было совсем не жарко. Хорошо, что в раздевалке не было Хони Бирнса и я мог ускользнуть незаметно: рассказывать о подробностях своего визита в ложу полицейского мецената мне совсем не хотелось.
По возвращении я никого не нашел в нашей «казарме» и, не задерживаясь, побрел в ателье с тайной надеждой поймать Фляша, но застал одну Маго. Планы Джемса о «пятерке» и «руководстве», с которыми он пошел с нами в маки, были кем-то исправлены. С первой встречи в ателье нашей руководительницей стала Маго; лишь Зернова, вероятно, из-за его работы у мэра Города связали с кем-то другим, спрашивать о котором не полагалось. Потом со мною начал встречаться Фляш, должно быть, в связи с новым моим заданием. Но Маго по-прежнему была нашим общим Виргилием, с готовностью проводящим каждого по кругам здешнего ада. А поскольку передо мной открывался еще один круг, лучшего собеседника, чем Маго, незачем было искать.
— Камзол лиловый, лошадь караковая, — встретила она меня.
— Гнедая, — поправил я.
— Почему же раскис?
Пришлось объяснить почему. О скачках она уже знала. Ее интересовал разговор с Корсоном Бойлом: «Все, все с самого начала!» Я рассказал с самого начала.
— Все идет по плану.
— А экзамен?
— Детские игрушки. Ты же умнее их в сто раз.
— Смотря что спросят.
— Стрелять умеешь. Хотя… постой, постой: говори, что умеешь стрелять из лука. Только из лука. Ссылайся на глазомер, а «смитывессона» даже в руках не держал.
Она так и сказала — «смитывессона». Я засмеялся:
— А ты знаешь, что такое «смит-и-вессон»?
— Автомат.
— А почему он так называется?
Она пожала плечами: мало ли почему?
— Потому что изобретателей звали Смит и Вессон.
— До Начала?
— Конечно.
— И ты все помнишь? — спросила она с завистью. — Счастливый. Когда-нибудь и мы все вспомним: Фляш говорил, что память восстанавливается. Иногда подсказка, слово какое-нибудь — и ты вспоминаешь. Какая-то особая память.
— Ассоциативная, — сказал я.
— Вот-вот. Помнишь, ты сказал что-то, а я вдруг вспомнила, как называлась школа, где я училась в детстве. Лангедокская школа. Интересно, почему это — забыто, а вспоминается?
— Ячейки мозга, где записана информация о прошлом, у вас пусты, — постарался я объяснить как можно популярнее, — информация стерта. Но не совсем, не до конца — какие-то следы все-таки остаются. Тут и приходит на помощь ассоциативная память: она проявляет эти следы.
Мы замолчали оба, думая о своем.
— Знаешь, что бы я сделала на твоем месте? — вдруг спросила она.
— Я не телепат.
— А что такое телепат?
— Если я скажу, что я не энциклопедия, ты спросишь, что такое энциклопедия. Так что давай сначала: что бы ты сделала на моем месте?
— Дали бы мне автомат — тебе же дадут — ну, повернулась бы и вместо цели — по экзаменаторам! Одной очередью.
— Спички, девочка, не тронь. Жжется, девочка, огонь, — перефразировал я Маршака по-французски. — В детстве меня за спички пороли.