04-Версии истории (Сборник)
Шрифт:
— Будешь комментировать?
— Спрашивай, — нехотя отозвался он, — мне и самому не много объяснили.
Первые же кадры цветного микрофильма показали глубокий вырез в скальном грунте на краю уже не песчаной, а каменистой пустыни, широкий ступенчатый каньон, наподобие рудных или соляных карьеров, с той лишь разницей, что цвет породы был мышино-серый с вкраплениями тускло поблескивающего металла, почти черными, как мазки туши. Это и был блистон, добываемый только в лабораторных условиях, ценнейший металл, совершивший переворот в атомной энергетике и породивший цепную реакцию международных соглашений, обусловливающих его разработку и применение. На ступенчатых склонах этого искусственного каньона суетились люди в зеленых, а порой до серости запыленных скафандрах, откалывая и размельчая породу отбойными молотками.
— Я и сам удивился этой древности, — ответил на мой недоумевающий взгляд Джин. — Оказывается, из-за секретности разработок сюда не ввозят современных рудничных машин. Все делается, как и встарь, молоточной пневматикой, а металл с кусками измельченной породы грузится на конвейерные ленты лопатами.
Похожие на лягушек люди с зелеными спинами и серой от пыли грудью своей скафандровой шкуры, повинуясь какому-то навязанному им ритму, бросали на движущуюся ленту транспортера широчайшими алюминиевыми лопатами размельченную молотками породу. Все делалось молча, не слышалось ни вздоха, ни голоса — только дробный стук молотков и скрежет лопат о камень.
— Почему они молчат? — спросил я.
— Они не молчат. Только у них в скафандрах нет приспособлений для открытого разговора. Они общаются на микрорадиоволнах. Я их тоже записал.
Не выключая телезаписи, он включил другое микроустройство. И я услышал:
— …двадцать шестая волна… двадцать шестая… Торди, ты? Слышишь?
— …слышу… не нуди… у меня пальцы немеют в скафандре…
— …это от молотка… вибрация… а почему Грэм молчит? Включаю двадцать девятую…
— … Грэм здесь… кто говорит?
— … Джонни… попроси перекур…
— …сам проси… Буль, поганый зверь, переведет на ленту… сломаемся…
— …сорок третья… сорок третья… встречаемся в шлюзовой очистке…
— …говорит Буль… откуда взялась сорок третья? Узнаю — на ленту без ужина!
— …пальцы немеют… прошу перекур…
Джин с сердцем выключил пленку.
— Понравилось? Мне тоже. Впору самому просить перекур. А на обогатительной еще слаще. Смотри.
Он снова включил телезапись. На обогатительной фабрике в пылающей пасти подземных печей выжигалась порода и очищенный металл поступал в плавильни, откуда на ленту конвейера вылетали знакомые бруски, еще не окрашенные. Красильщики в зеленых лягушачьих скафандрах красили их длинноствольными распылителями.
— Рядом стоять опасно даже в специальных скафандрах. Иногда подводит пропитка, — пояснил Джин.
А минуту спустя я как раз это и увидел. Один из красильщиков то ли споткнулся, то ли неловко сманеврировал распылителем и чуть не упал на брусок, едва успев подставить ладонь в перчатке скафандра. Но, видимо, пропитка в ней была недостаточной. Он бросил краситель и выпрямился, да странно как-то выпрямился, не сразу, а шатаясь, словно ища опору, чтобы не упасть. Никто Не подошел к нему, лишь надсмотрщик нагнулся и выключил краситель, а пострадавший медленно побрел куда-то из кадра.
— Вот так и подводит пропитка, — сказал Джин. — Смертельная доза облучения. Его уже на «зыбучку» свезли.
— Живого?!
— А что? Так даже гуманнее. — В глазах у Факетти прыгали предательские искорки.
— Выпей, — промолвил я, протягивая ему бокал. — Успокойся. Что-нибудь придумаем.
Джин встал, неожиданно успокоенный, даже холодный.
— Я уже придумал, — сказал он.
— Что?
— Полечу с тобой.
Глава 21,
в которой сбывается предупреждение Уоррена, а Лайк неожиданно теряет друга
Почти пять месяцев спустя после этого разговора я посадил космолет в южной пустыне в Системе, посадил мягко и профессионально, словно всю жизнь только этим и занимался. Сигнализировал в грузовой отсек автомеханику о подготовке к выгрузке и спустился по трапу на желтый песок. Следом за мной сошел и Джин. Оба мы были в защитных скафандрах, и только это помешало обоим уткнуться носом в теплый пушистый песок родимой планеты.
— Пошли, — сказал я Джину через внешний разговорник скафандра, — разгрузят и без нас. За эти месяцы мне, признаться, изрядно надоели и скафандры, и радиация, и пресловутый металл «икс», и Уоррен.
— Мне тоже, — поддакнул Джин.
И мы не спеша пошли к зданию космовокзала — комбинации нержавеющей стали и пластмасс. В этом засекреченном уголке цивилизации — на сто миль в окружности не было никаких признаков человеческого жилья, а широкое применение на транспорте беспроволочной передачи электроэнергии сделало ненужными даже бензоколонки — царила прохлада и тишина. Автоматический кнопочный бар снабжал всеми видами синтетических блюд и напитков, и не было рядом ни микрофонов, ни соседей по стойке. Мы были одни, освеженные душем, освобожденные от надоевших скафандров, трудностей перелета, и, хотя, казалось, должны были смертельно надоесть друг другу в пятимесячной изоляции, искренне радовались, как друзья, встретившиеся после долгой разлуки.
— По второму кругу! Пошли.
— Хоть по третьему.
Но радиоголос тотчас же объявил нам, что погрузка закончена и электроль ждет нас у выхода. Наш кортеж состоял из двадцатитонного электрокара с надежной противорадиационной изоляцией, куда был втиснут весь зловещий груз нашей ракеты, небольшого аэробуса с вооруженной охраной и нашего бронированного электроля, замыкавшего шествие. Двигались мы вдоль шоссе не только потому, что оно служило нам ориентиром, но и потому, что мощные струи сжатого воздуха при столкновении с измельченной ветрами и солнцем почвой пустыни создавали такие пылевые туманности, что терялась не только видимость, но и скорость.
— Как хорошо! — вырвалось у Джина.
— Что хорошо? — спросил я.
— И пустыня, и песок, и даже эта чертова поездка. Как мне надоела Вторая!
— Она мне тоже надоела, но ничего хорошего в этой поездке не вижу. Кстати, Уоррен упрямо и настойчиво предупреждал меня, что наше «золото» легко может стать приманкой для разбойничьих шаек.
— Глупости. Ты просто мнителен.
— Поживем — увидим.
Окружающая нас пустынная глушь была даже красива в своей величавой изменчивости. То растекалась к горизонту палевая мягкость песка, то подымались невысокие, выветрившиеся, причудливой формы скалы, будто раскрашенные мелками трех различных цветов — красно-рыжего, коричневого и синего. Только пастель обладает такой успокаивающей сдержанностью цвета. Но успокаиваться как раз и нельзя было. Впереди в нескольких километрах от нас скалистые формации сближались, пропуская дорогу, и я невольно подумал, что именно здесь могло бы и произойти нападение, о возможности которого говорил Уоррен.