04.1912
Шрифт:
— Ах ты, мерзавец! — кричала она, всплескивая руками. — Ведь на борт тебя теперь не пустят, не пустят! Что делать-то будешь?
Мистер Дойл с мрачной решительностью вооружился складным ножом и сказал сыну:
— Притащи зеркало.
Когда юный Джо справился с этой непростой задачей (зеркало стояло на кривых лапках и весило примерно столько же, сколько и сам мальчик), мистер Дойл сбрил начисто шикарные каштановые кудри, которые делали его столь привлекательным в женских глазах. Джо даже присвистнул: кажется, в этот момент он по-настоящему зауважал отца.
— Никаких вшей не найдут! — глубокомысленно заявил мистер Дойл и постучал себя по голому черепу. — Всё! Искать негде!
— Бетти, быстро вымети эту гадость! — обрушилась миссис Дойл на дочь. — Если вши перекинутся на нас, я брить голову не буду!
По счастью, десятого апреля тысяча девятьсот двенадцатого года, когда всё семейство прибыло на причал, размахивая чемоданами и проталкиваясь сквозь гомонящую толпу, разрешение подняться на борт ими всё же было получено: санитарный осмотр не выявил никаких блох и вшей ни у лысого главы семейства, ни у его супруги, ни у его детей. Миссис Дойл радостно захлопала в ладоши, когда гомонящая толпа сжала её в тисках и понесла прочь.
— Какое же счастье, какая радость! — воскликнула она. — Ведь как-то раз, когда Джесси выводили вшей и обстригли её налысо, все вши перекинулись на её сестрёнок! Видимо, удача наконец-то улыбнулась нам, муженёк!
Ярко светило солнце, и для апреля было даже жарко, а ещё жарче становилось от тесноты и от притирающихся вплотную чужих тел. Миссис Дойл так давно не радовалась, что она словно опьянела. Она размахнулась чемоданом, перекинула руку за плечо мужа и прижалась к нему. Она действительно была рада до безумия, как невеста, стоящая у алтаря с цветами в руках и окрылённая надеждами. Бетти и Джо переглянулись. Родители отплясывали в толпе, точно сумасшедшие, кричали и обнимались, и Бетти и Джо всё происходящее начинало напоминать пьяные пляски матросов с легкомысленными девицами, которым их легкомыслие даже не оплачивали, ибо удовольствие, приносимое им грехом, было бесценно.
— Мы едем в Америку, мы поплывём в Америку! — радостно вопили мистер и миссис Дойл.
Миссис Дойл вдруг подумалось: Америка — это ведь и впрямь не Англия. Кто же станет искать их, грустных вечных неплательщиков, по ту сторону океана? Кто же найдёт их, даже если и попытается? Семье открывалось непаханое поле возможностей, свободы, которую они не знали доселе, и у них были деньги — самое ценное, что только могло пригрезиться миссис Дойл, несмотря на то, как усердно она слушала проповеди священников о вреде богатства и тлетворном влиянии алчности.
Впрочем, на причале сходили с ума не только они. Неподалёку от ополоумевшей со счастья четы отплясывал, рискуя свалиться в воду, взъерошенный юноша с лицом типичного итальянца и кричал:
— America, America, vado in America! Dio, Dio, grazie a Dio, mille grazie!
Люди, облепившие причал неподалёку от парохода, поддавались этому заразительному поветрию один за другим. У Джо на глазах в толпе стали расцветать улыбки, послышался смех, затем — визг, и вот уже десятки парочек закружились и затанцевали среди народного месива. Летели шапки, шарфы и платочки, женщины охали, мужчины ревели и потрясали кулаками, и всё плотнее и сильнее становился человеческий поток, который уверенно нёс семейство Дойлов к пышущей паром громадине — «Титанику», знаменитому детищу «Уайт Стар Лайн», лениво замершему в воде.
Джо Дойлу никогда прежде в жизни не доводилось видеть такие огромные корабли. Когда тень от «Титаника» накрыла причал, утопив его в своей сени и закутав в неё, как в плащ, Джо даже раскрыл рот и потерял табак, который он жевал тайком от матери. Джо Дойл рос в портовых городах, и, конечно же, он уже не раз успел помочь грузчикам за монетку-другую, а то и за кусок хлеба да миску супа, если в семье дела были совсем плохи. Джо даже всерьёз подумывал над тем, чтобы уйти в море: говаривали, что сам капитан этого прославленного «Титаника» сбежал из дому ради кораблей — и вот им сейчас, знаменитым Эдвардом Джоном Смитом, восхищаются накрахмаленные джентльмены и надушенные леди. Джо не боялся трудностей и опасностей, и он давно уже стал бы чумазым юнгой, если бы только не знал: уходить ему нельзя. Без него мать и сестра точно пропали бы, а уйти, оповестив их, он не мог: миссис Дойл его не отпустила бы.
Но «Титаник», эта величественная махина, без сомнений, стоил того, чтобы ради него бросить дом!
«Титаник» заслонял своим великолепием всё, что Джо Дойл знал до этого, всё, что он когда-либо мог бы узнать — ведь не существовало корабля массивнее, надёжнее и вместе с тем — изящнее. Мачты «Титаника» гордо смотрели в небо, и солнце до белого сияния полировало острые кончики. Тросы и канаты слегка подрагивали, если налетал особенно сильный порыв ветра, и корабль, казалось, сам изнывал от нетерпения выйти уже, наконец, из опостылевшего порта. Неподалёку от «Титаника» крутились и другие корабли, но они казались ничтожными моськами рядом с ним, и Джо не мог взглянуть на них, некогда вызывавших в его душе такое трепетное восхищение, без снисходительной жалости. «Титаник» поглотил его воображение, он не видел ничего, кроме «Титаника», и даже огромные кольца дыма, что вырывались из труб и смолили воздух, не вызывали в носу свербения. Это был запах Америки, запах новой жизни, запах счастья и успеха. В вышине неба, которое совсем терялось над трубами «Титаника» и становилось серовато-угольного оттенка, с воплями кружили птицы. Вода была совершенно спокойна, лишь лёгкая рябь колебала её мутную поверхность, и тогда та дробилась, причудливо искажая отражения людей, толпившихся на самом краю пристани.
«Неужели же это взаправду?» — подумал Джо и потрепал себя по щеке.
Гигантский корабль никуда не исчез. Он лишь приближался, как слепой исполин, облечённый королевской властью, и у Джо в жилах стыла кровь от удивления. Разве мог такой колосс быть творением рук людских? Неужели же и взаправду человек восторжествовал над неукротимой природой, а «Титаник» стал венцом его торжества?
Глядя на трепещущие по ветру толстые канаты, вдыхая воздух, пропитанный потом и возбуждением, Джо заслонялся одной рукой от солнца, другой — крепко держал ладошку сестры. Бетти была так потрясена, что у неё отвисла челюсть и остекленели глаза. Наверное, если бы Джо не волок её за собой, сама она не сделала бы ни шагу. Джо обеспокоенно оглянулся. В толпе легко было потеряться, а родители его, кажется, не были расположены размышлять трезво. С моря подуло солью и приключениями, и они совсем потеряли головы. Вид «Титаника» придал им сил; они светились, словно бы скинули с десяток лет. У матери даже разгладились грустные морщинки в уголках глаз, и Джо вдруг поверил, что когда-то она действительно могла кружить головы. Он отчаянно прижмурился и задрал голову так высоко, что у него заныла шея. Одна палуба корабля нависала над другой, и солнечный блеск, прорывающийся сквозь тучи, каскадом скатывался с них — всё ниже и ниже, и, наконец, расплывался шафранными пятнами, в которых игриво блестели белые пятна с размытыми краями. Джо интересовали вовсе не окна кают, и не выгравированная тускло-золотыми буквами надпись «Титаник» на борту, а люди, только вот пассажиров на борт пока не пускали. По палубам шныряли, как крысы, фотографы и журналисты; неспешно переваливались, степенно неся перед собой животы, важные правительственные чиновники. Выход «Титаника» из порта, оказывается, был таким знаменательным событием, что даже эти вечно занятые господа выкроили немного времени для визита, и у Джо до сих пор не укладывалось в голове, что он каким-то образом тоже оказался причастен к происходящему. Более того, он собирался плыть на «Титанике», у него в нагрудном кармане был билет, который он тщательно охранял от всевозможных посягательств, и он был уже совсем близко к трапу для третьего класса, где, приветливо улыбаясь, стояли два стюарда. Один стюард проверял билет, другой торопливо вписывал очередное имя в толстый журнал. Судя по водовороту людей, кружащему у сходней, на борт «Титаника» хотело подняться немало народу. Честно говоря, здесь Джо чувствовал себя не слишком уютно. В портах он какой только речи ни слыхал, однако сейчас, перед тем, как покинуть Англию навсегда, он с радостью уловил бы родной говор, а не мешанину из французского, итальянского и прочих диких языков. А в том, что в Англию они вернутся едва ли, Джо хорошо осознавал, в отличие от сестры. Та озабоченно качала головой и ковыряла поля ветхой шляпки, бормоча:
— Это совсем нехорошо: папа выложил за билет столько, что у нас вряд ли хватит денег на дорогу обратно.
— В этом и смысл, Бетти, — сказал Джо, — мы уезжаем навсегда.
Никто этого от Бетти не скрывал. Все члены семейства Дойлов были неописуемо рады покинуть старую добрую Англию: слишком жестока она была для родной матушки.
У Бетти округлились глаза и расслабились руки, она едва было не выпустила чемоданчик.
— Как же так? — прошептала она. — То есть… мы не на несколько лет… ну, пока папины кредиторы не отвяжутся… а насовсем?
— Совсем насовсем, — подтвердил Джо и прищурился. По палубам по-прежнему ползали тени, то зарывающиеся в густые водовороты дыма, то выплывающие из них. — Будет у нас нормальное жильё, и работа, и деньги, и, может, мы даже сможем учиться в школе без прогулов, хотя мне в школу ходить не хочется. Всё равно ничему толковому там не учат.
Бетти вдруг хрюкнула и закрыла лицо рукавом.
— Эй! — Джо встряхнул её за плечо. Толпа гомонила так яростно, что он едва мог слышать сестру. — Эй, чего ты разревелась? Это ведь хорошо, слышишь, хорошо, гусынька?