05-Мой престол - Небо (Дилогия)
Шрифт:
Он немедленно встал, выказывая положенное уважение, тоже склонил голову и сложил вместе ладони, но сам промолчал, дождался вопроса:
— Чем обязан чести видеть тебя в моем скромном доме, уважаемый господин, и как мне называть тебя?
Кайафа отлично говорил по-гречески, что, впрочем, неудивительно: образование коэнов было в Израиле самым высоким и энциклопедичным для своего времени.
— Я проделал долгую дорогу только для того, чтобы увидеть тебя, почтеннейший Кайафа, и иметь счастье поведать тебе о том, что не должно, по нашему мнению, произойти в Иудее. А называй меня просто — Доментиус.
— Почему уважаемые мной эллины столь обеспокоены возможными событиями в такой маленькой и далекой от настоящей цивилизации провинции, как Иудея?
— Обеспокоены, — коротко отрезал Петр. — Почтенный Кайафа, давай перейдем к делу, а не будем сотрясать воздух высоко мной ценимыми, но абсолютно лишними сейчас политесами. У меня мало времени. Завтра утром я должен быть в Тире, а это неблизкий путь. Караван ждет; Сядь напротив меня и послушай. И прости, что я позволяю себе командовать в твоем доме.
— Ты просил о встрече… — несколько растерянно сказал Кайафа, садясь на кушетку напротив Петра.
Он и впрямь был растерян. Тайна тайною, но все хорошо в меру.
А незнакомец, похоже, действительно проделал неблизкий путь, чтобы только пару часов — или сколько там у него осталось? — провести наедине с первосвященником. Видимо, ему и вправду есть о чем рассказать, и это совсем не нравилось первосвященнику, поскольку он, привыкнув к размеренной, по часам выстроенной жизни без особых треволнений или сколько-нибудь опасных всплесков, не умел и совсем не хотел слышать нечто такое, что эту жизнь могло хоть как-то поколебать, растормошить, разбудить — хоть рябью по воде, а все равно не стоило бы, не стоило…
— Что ты слышал о Машиахе из Галили? — спросил Петр.
— Может быть, бокал вина? — все еще сопротивлялся Кайафа, все еще надеялся оттянуть неприятный — видно уже! — разговор. — У меня отличное…
— Не пью, — совсем не по-иудейски отрезал Петр, которому изрядно надоел осторожный первосвященник, всем своим улиточным поведением представляющий типичный объект для хрестоматийной разводки. — Берегу здоровье… Мне повторить вопрос?
В общем-то он хоть чуть-чуть, но рисковал: Кайафа мог вспомнить о своем сане, ощетиниться и послать хама туда-то и туда-то — пусть он хоть трижды из Коринфа. Но убойная наглость и ошеломляющий натиск — отличительные качества не только воина, но и Мастера.
Не ощетинился Кайафа и не послал.
— Я слышал, — сказал он осторожно. — Какой-то Иешуа из Нацерета… А что? Один из многих. Этих машиахов у нас — по десятку на землю. В Шомроне вон ходят… В Эдоме тоже…
— Вздор! — оборвал его Петр. — Кто тебе докладывает? Убей его!.. Никого нет сейчас ни в Шомроне, ни в Эдоме, ни в Иудее. Только в Галили и только один. И никто больше не появится, потому что он один заменил всех. И если мы в Метрополии обеспокоены растущим влиянием этого Машиаха из Нацерета, то почему ты и твои люди в самом сердце его преступной деятельности спите, как голуби на крыше, были бы крылья — головы бы под них засунули?..
— Он был здесь, в Иершалаиме, мне докладывали, — попробовал защищаться Кайафа, сам не понимая, от чего он должен защищаться, — но он был только в Царской Базилике и даже не зашел в Храм. Это было давно, год или два тому… И с тех пор он никуда не выходит из Галили. Он не призывает к бунту. Он законопослушен, и его люди не носят оружия. Он просто проповедует…
Кайафа, похоже, лукавил: он знал о Иешуа, интересовался, запоминал. Вон полуторагодичной давности проходное событие, а как помнит!.. Петр сей факт отметил, но гнуть свою линию не прекратил.
— Он — не выходит, так. Но Галиль — не тюрьма. Ее не запрешь на замок. И если он сам оттуда не выходит, то уж входят в нее — десятки, сотни. Ежедневно. И из твоего безопасного Иершалаима — тоже. А потом выходят назад. По домам. И уносят с собой самое опасное. Что?
— Что? — насторожился Кайафа.
— Он не призывает к бунту, говоришь? А знаешь, что опасней оружия?.. Мысль. Она не материальна. Ее нельзя потрогать, попробовать на зуб. Ее можно только услышать, понять и принять, а потом затаить, запомнить и передать другому, третьему, сотому. И она полетит, поползет, польется от двери к двери, от головы к голове, ей нет ни границ, ни запоров, и знаешь, что самое главное?.. Она заставляет шевелить мозгами, даже если эти мозги с рождения закаменели. Особенно если она — проста и доступна каждому, эта мысль…
— Какая мысль? — почему-то прошептал, оглянувшись, Кайафа, как будто подозревал названную мысль где-то рядом. — Чем опасна простая мысль, многоуважаемый Доментиус?
— Именно простотой, — довольно сказал Петр и отщипнул еще одну виноградину. — Именно доступностью. Вода — мокрая. Небо — голубое. Жизнь дрянь. Кто виноват? Те, кто ежедневно сознательно врет Богу. Те, кто зажрался на деньги простых евреев. Те, кто залил Храм кровью жертв, которые вовсе не нужны Богу. А каждая жертва — денежки, денежки… «Но можно ли угодить Господу тысячами овнов или несчетными потоками елея?» Так сказано?.. Но вам куда приятнее другое: «Повинуйтесь наставникам вашим и будьте покорны, ибо они неусыпно пекутся о душах ваших…» Как ты печешься о душах, Кайафа? Неусыпно?.. Вряд ли, но я не собираюсь тебя осуждать. Это не мое дело. Я только хочу заметить: этот Иешуа из Нацерета печется о каждой душе, о любой из тех, что приходят к нему со всех концов земли Израилевой. Ты хоть о его чудесах слыхал?
— Он лечит людей…
— Он лечит всех людей. Всех, кто к нему обращается с просьбой о помощи. Он никому не отказывает. Он лечит немых, прокаженных, расслабленных, убогих, и не просто лечит, но — вылечивает. Все, кто к нему приходит — возвращается здоровым, это раз, и истово верующим в его избранность, это два, и это опаснее первого. Он оживляет мертвых. Он поворачивает реки. Он ходит по воде, как по суше. Он останавливает бури. Он одним жестом отвернул отряд римских воинов, шедший в Кфар-Нахум усмирять рыбаков, и заставил его уйти обратно в Кесарию… Мне лень перечислять все его чудеса, их сотни, заставь своих людей рассказать тебе о них, твои люди врут тебе, скрывают от тебя правду, потому что боятся.
Не все из того, что Петр приписал Иешуа, было правдой. Но кто осудит оратора за простой риторический прием?..
Честно говоря, Кайафа не понимал, почему наглый грек придает такое значение не только банальным проповедям маленького про-рока из Нацерета, но даже всем перечисленным так называемым чудесам, тем более что о некоторых он даже не слышал. Первосвященник отлично знал своих диких соплеменников и легко мог предоставить себе эти дешевые базарные чудеса, цена которым — лепта стертая, но которые выросли в молве доверчивых галилеян до размеров вселенских. Ну вылечил он кого-то. Ну по воде походил, что сомнительно. Или, может, мелко там было… Ну бурю остановил, а скорее всего просто пришла пора ей окончиться… Все это было, было, тридцать три раза было, и десять лет назад было, и сто, и триста, слышано и надоело. Чего бояться-то?