06'92

Дембель и похмелье – близнецы-братья. И если дембель неизбежен как крах мирового империализма, то насчёт похмелья сомневаться и вовсе глупо. Будет оно, непременно будет. Дело ведь даже не столько в окончании срочной службы и желании это знаменательное событие отметить, сколько в отсутствии каких-либо причин сохранять трезвость и дальше. Долгих два года ты был одним из бойцов великой и непобедимой и над тобой довлел устав, а за моральным обликом следили отцы-командиры, и вот уже – гражданский человек. Работу ещё не нашёл и пока что –

Ну мы с Герой и выпили. Набрались изрядно, при этом, по счастью, обошлось без последствий. Как вернулся домой, я не помнил, но дошёл, и это главное. Мог бы и в трезвяк загреметь. Только вот похмелье…

Кое-как разлепив глаза, я перевернулся набок, полежал так немного, затем уселся на диване. В голове колыхнулся студень из боли и перемолотых мозгов, но зато на костяшках не обнаружилось свежих ссадин, а значит, и в самом деле обошлось без приключений. По нынешним беспредельным временам – исключительное везение. Хотя у нас и при застое выхватить по пьяному делу было проще простого.

Как был в семейных трусах, я ушёл в ванную комнату. Первым делом до упора выкрутил кран холодной воды, напился и умылся, затем немного поколебался, но всё же принял контрастный душ. Решение оказалось верным на все сто – дурная маета прошла, отступила похмельная депрессия и даже чуть меньше стала болеть голова. Но это не точно.

– Збс… – проворчал я, отфыркиваясь, после растёрся вафельным полотенцем и, шлёпая босыми ступнями по линолеуму, вернулся к себе, где на паркетный пол был постелен двуцветный палас с геометрическими узорами. Там натянул спортивные штаны и отправился на поиски цитрамона.

В большой комнате чёрно-белый телевизор что-то негромко бормотал о государственной программе приватизации, но дядя его не слушал. В трениках и тельняшке он курил на кухне у распахнутого окна.

– Здоров, – пробурчал я. – Цитрамоном не богат?

Дядя Петя затянулся, после вдавил беломорину в пепельницу каслинского литья, выдул на улицу струю вонючего сизого дыма и подсказал:

– На холодильнике глянь.

Я достал картонную обувную коробку, забитую пузырьками и бумажными ячеистыми упаковками таблеток, отыскал цитрамон и закинул в рот слегка коричневатый кругляш. После склонился к кухонному крану, глотнул воды. Вытер губы тыльной стороной ладони и посмотрел на отрывной календарь на стене, но тот неожиданностей не преподнёс.

Шестнадцатое июня, вторник

Дядя Петя – нестарый ещё военный пенсионер, высокий и сутулый, с порыжевшими от папиросного дыма усами глянул на мою похмельную физиономию и щёлкнул жёлтым от никотина ногтем по бутылке портвейна «три семёрки», уже ополовиненной.

– Подлечишься?

Я судорожно сглотнул и помотал головой.

– Не-а.

– И правильно! – одобрил это решение дядя Петя и набулькал себе ещё полстакана. – Ты своё вчера выпил. На рогах приполз, чуть все косяки не посшибал!

– Не помню.

– Хоть не «Рояль» из польских опилок брали?

Я наморщил лоб и пробормотал:

– Этого… как его… Гера пару бутылок притащил…

Закрыл ладонью правую сторону лица, и дядя Петя предположил:

– «Распутина», что ли?

– Да не, – отмахнулся я. – «Терминатора»!

– Что за зверь?

– Из фильма это. Киборг-убийца.

Дядька покачал головой, пробормотал что-то о падении нравов и приложился к стакану с портвейном. После крякнул и спросил:

– Гера – это который Буньков, одноклассник твой бывший? В сто двадцать втором доме живёт?

– Он.

– Тьфу ты! – расстроился дядя Петя и вытянул из лежавшей на столе пачки новую папиросу. – Свяжешься с ним, проблем не оберёшься!

Я присел на шаткий табурет и недоверчиво хмыкнул.

– С чего бы это?

– А рэкетир он! – выдал дядька. – Шестёркой в бригаде Хиля бегал. Они поначалу кооператоров трясли, потом спекулянтов крышевали и с пары блошиных рынков дань собирали. За охрану, вроде как.

Гера мне ни о чём таком не говорил, так что я полюбопытствовал:

– Бегал? А сейчас что?

– Хиль валютных жучков решил подоить, да силёнок не рассчитал, подавился. С грузинами схлестнулся, а те и сами не мальчики для битья, и ментов купленных подтянули. Кого-то из людей Хиля закопали, кого-то посадили. Сам он в федеральном розыске сейчас.

– А Гера?

– Говорю же – шестёрка. Рёбра ему поломали в самом начале, так он всё веселье в больнице и пропустил. После о нём уже и не вспомнил никто.

Я покрутил головой, осмысливая услышанное, и спросил:

– Дядь Петь, ты откуда всё это знаешь?

– Никифоров, участковый наш, просвещает о жизни на районе. Мы с ним по субботам в баню ходим. Так что с Герой не хороводься. А то он всегда тобой вертел, как хотел. Вечно хвостиком за ним бегал!

– Да ладно, блин! Ты меня за кого держишь? Вот прямо в бандиты пойду!

Дядя Петя чиркнул спичкой о боковину коробка, прикурил и снова перебрался на подоконник, только на этот раз ещё и со стаканом.

– И пойдёшь, почему нет? – пыхнул он сизым дымом. – Времена дурные настали. Это раньше только блатные со своими понятиями были, сейчас каждый норовит кусок послаще урвать. Афганцы, спортсмены, продажные менты, кавказцы… Да что там говорить! Мальчики мечтают стать не космонавтами, а бандитами. Девочки не балеринами, а валютными проститутками. И это не я придумал, это в новостях результаты соцопроса озвучили. – Дядя Петя потёр лоб и усмехнулся. – Но проститутка – это ладно. В конце концов, лучше дочь-проститутка, чем сын-ефрейтор…

Я в сердцах матернулся.

– Товарищ капитан второго ранга! У вас на флоте ефрейторов нет, откуда эти сухопутные приколы?

– Правда глаза колет? – хохотнул дядя Петя. – Ничего-ничего, демобилизовался ефрейтором, терпи. И с Герой не якшайся. Он тебя плохому научит.

– Да не собираюсь я в бандиты! Что за дичь?!

– И чем займёшься? К родителям в колхоз поедешь коровам хвосты крутить?

– В универ поступлю. На очное.

– Вот ты деловой! А кормить тебя кто будет? На стипендию не проживёшь. Лучше на завод устройся, учиться и на заочном можно.