10 баллов с острова Наварон
Шрифт:
Нас нельзя туда посылать. Вы не можете это сделать.
— Могу и обязательно сделаю. — Нойфельд недовольно оглядел Меллори и пятерых его друзей. — Так получилось, что я не питаю добрых чувств к спекулянтам наркотиками.
— Не думаю, чтобы с вашим мнением согласились в определенных кругах, — сказал Меллори.
— Что вы имеете в виду?
— Начальнику военной разведки маршалу Кессельрингу это не понравится.
— Если вы не вернетесь, об этом никто не узнает. А если вернетесь... — Нойфельд улыбнулся и прикоснулся к Железному Кресту, висящему на шее. Наверное, его украсят дубовым листком.
— Какой
— Пора идти. — Нойфельд встал из-за стола. — Петар, готов?
Слепой утвердительно кивнул, перебросил гитару за спину и поднялся, опираясь на руку сестры.
— А они здесь при чем? — спросил Меллори.
— Это ваши проводники.
— Эти двое?
— Видите ли, — резонно заметил Нойфельд, — вам незнакомы здешние места. А Петар и его сестра ориентируются в этих лесах как дома.
— Но разве партизаны... — начал Меллори, но Нойфельд его прервал.
— Вы не знаете местных обычаев. Эти двое могут беспрепятственно войти в любой дом, и их примут наилучшим образом. Местные жители суеверны и считают, впрочем, не без оснований, что на Петаре и Марии лежит проклятье, что у них дурной глаз. Поэтому люди боятся их рассердить.
— Но откуда они знают, куда нас нужно отвести?
— Не беспокойтесь, знают. — Нойфельд кивнул Дрошному, который сказал что-то Марии на сербскохорватском. Та, в свою очередь, прошептала несколько слов Петару на ухо. Он издал в ответ какие-то гортанные звуки.
— Странный язык, — отметил Миллер.
— У него дефект речи, — объяснил Нойфельд. — С рождения.
Петь может, а говорить нет. Какая-то неизвестная болезнь.
Теперь вам понятно, почему их считают проклятыми? — Он повернулся к Меллори. — Подождите со своими людьми на улице.
Меллори кивнул, жестом предложил остальным пройти вперед.
Задержавшись в дверях, он заметил, что Нойфельд быстро обменялся несколькими фразами с Дрошным, который отдал короткий приказ одному из своих четников. Оказавшись на улице, Меллори поравнялся с Андреа и незаметно для других прошептал что-то ему на ухо. Андреа едва уловимо кивнул и присоединился к остальным.
Нойфельд и Дрошный появились в дверях барака вместе с Петаром и Марией, затем направились к Меллори и его друзьям.
Андреа небрежной походкой двинулся к ним навстречу, попыхивая неизменной сигарой. Остановившись перед растерявшимся Нойфельдом, он с важным видом затянулся и выпустил облако вонючего дыма прямо ему в лицо.
— Вы мне не нравитесь, гауптман Нойфельд, — объявил Андреа. Он перевел взгляд на Дрошного. — И этот торговец ножами тоже.
Лицо Нойфельда потемнело от негодования, но он быстро взял себя в руки и стальным голосом произнес:
— Меня не волнует, что вы обо мне думаете. — Он кивнул в сторону Дрошного. — Но советую вам не попадаться на пути капитана. Он — босниец, а боснийцы — народ гордый. Кроме того, в искусстве владения ножом ему нет равных на Балканах.
— Нет равных? — Андреа громоподобно захохотал и выпустил струю дыма в лицо Дрошного. — Точильщик кухонных ножей из оперетки.
Дрошный застыл, не веря своим ушам. Но его замешательство было недолгим. Обнажив зубы в оскале, которому бы позавидовал любой волк из местного леса, он выхватил из-за пояса кривой кинжал и бросился на Андреа. Словно молния, блеснул зловещий клинок, прежде чем вонзиться в горло Андреа. Этим бы дело и кончилось, если бы не удивительная способность Андреа мгновенно реагировать на опасность. В те доли секунды, пока нож Дрошного со свистом рассекал воздух, Андреа успел не только уклониться, но и перехватить руку, держащую нож. Два гиганта повалились на снег, отчаянно пытаясь не дать друг другу завладеть ножом, выпавшим из рук Дрошного.
Все произошло так быстро и неожиданно, что никто даже не сдвинулся с места. Трое сержантов, Нойфельд и четники оцепенели от удивления. Меллори, стоящий рядом с Марией, задумчиво потирал подбородок. Миллер, деликатно стряхивая пепел с сигареты, наблюдал за происходящим с выражением усталого недоумения.
Мгновенье спустя Рейнольдс, Гроувс и двое четников бросились на катающихся по земле Андреа и Дрошного, пытаясь разнять их. Но это удалось только после того, как на помощь пришли Нойфельд и Саундерс. Дрошный и Андреа поднялись. Первый с перекошенным от злобы лицом и горящими от ненависти глазами, второй — с сигарой в зубах, которую умудрился подобрать, пока их растаскивали.
— Сумасшедший! — в ярости бросил в лицо Андреа Рейнольдс. — Маньяк! Психопат проклятый! Из-за тебя нас всех убьют.
— Меня бы это не удивило, — задумчиво произнес Нойфельд. — Пойдемте. Хватит глупостей.
Он шел впереди. Когда они выходили за пределы лагеря, к ним присоединилось полдюжины четников, которыми командовал тот самый рыжебородый и косоглазый, который встретил их при приземлении.
— Кто эти люди и зачем они здесь? — спросил Меллори у Нойфельда. — Они не пойдут с нами.
— Сопровождение, — пояснил Нойфельд. — Только на первые семь километров пути.
— Зачем? Ведь нам не грозит опасность от вас и от партизан тоже, как вы утверждали?
— Вы здесь ни при чем, — сухо сказал Нойфельд. — Нас волнует грузовик, на котором вас довезут почти до места.
Грузовики здесь на вес золота. Охрана нужна на случай партизанской засады.
Через двадцать минут они вышли на дорогу. Луна скрылась, шел снег. Дорога представляла собой едва накатанную колею, петляющую между деревьями. Их ожидала невиданная ими конструкция на четырех колесах. Древний, обшарпанный грузовик, объятый клубами густого дыма, казалось, горел. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что дым выходит из выхлопной трубы пыхтящего, словно паровоз, механизма. Вероятно, тот допотопный экипаж работает на дровах, которых в лесах Боснии в избытке, подумал Меллори. Миллер в изумлении осмотрел окутанную дымом машину и повернулся к Нойфельду:
— Вы называете это грузовиком?
— Называйте, как хотите. Можете идти пешком.
— Десять километров? Лучше умру от удушья. — С этими словами Миллер забрался в кузов, крытый брезентом. Остальные последовали его примеру. На дороге остались только Дрошный и Нойфельд.
Нойфельд сказал:
— Жду вас завтра к обеду.
— Вашими бы устами... — заметил Меллори. — Если они уже получили радиограмму, то...
— Не разбив яйца, омлет не приготовишь, — невозмутимо перебил его Нойфельд.