100 дней счастья
Шрифт:
Я возвращаюсь в магазинчик «Поболтаем». Надо же рассказать Массимилиано, что я послушался совета.
– Вот и хорошо, я очень рад, – отвечает он, заваривая травяной чай.
– Лучше поздно, чем никогда, хочу попробовать все, что можно.
– Мне кажется, ты сделал правильный выбор.
Я с неподдельным интересом смотрю на печенье, которое в прошлый раз мы так мило макали в чай, и чувствую, что у меня вот-вот потекут слюнки. Прямо как у волка, пока он шпионил за тремя поросятами. Я прошу Массимилиано
– Вот увидишь, – говорит Массимилиано, убирая лакомое печенье в сервант и запирая его на замок, – что если ты будешь есть меньше и лучше, это поможет тебе набраться энергии.
– Очень надеюсь, потому что я устаю, еще не успев толком проснуться.
В эту самую минуту раздается звонок, и на пороге появляется новый клиент: худосочный тип лет пятидесяти с весьма подавленным видом. Я уже и забыл, что я в публичном месте, а не в квартире у друга.
– Не мог бы ты зайти через полчаса? – спрашивает Массимилиано у вновь пришедшего. – Или проходи и посмотри с нами телевизор.
Худосочный соглашается. И вот мы втроем сидим и смотрим «Счастливые дни». Ту самую незабываемую серию, в которой Фонци на водных лыжах на спор прыгает над белой акулой.
– Это настолько бредовый эпизод, что в Штатах даже появилось выражение «прыгать через акулу», – поясняет Массимилиано. – Оно используется, когда хотят сказать, что сценаристы сериала несколько переборщили в попытках высосать сюжет из пальца.
– А мне всегда нравилась эта серия, – подает голос худосочный, которого, как выяснилось, зовут Джанандреа. Наверное, он такой грустный оттого, что ему досталось такое имя.
– Мне тоже, – говорю я.
– Она нравилась всем. Тогда мы на все смотрели другими глазами.
Когда фильм заканчивается, я вынужден признать, что американцы попали в точку: несмотря на непревзойденного Фонци, который гоняет на водных лыжах в меховом жилете, история дурацкая и совсем неправдоподобная. Но по крайней мере, я ненадолго забыл о пожирающем меня недуге. Я прощаюсь с Массимилиано и Джанадреа, и направляюсь домой.
Звонок Умберто застает меня врасплох.
– Она мне ответила в фейсбуке!
– Кто?
– Как кто? Мартина, гид. Ну, наша мисс Марпл!
Я бегу к нему. Мне не терпится сообщить новость Оскару. Но для начала надо придумать ответ на не слишком-то любезное сообщение пожилой синьоры.
«Добрый день. Я – Мартина Анзалоне, женщина с фотографии. Я никогда не была вашей бабушкой и не понимаю, к чему этот нелепый розыгрыш. Если вы немедленно не удалите мою фотографию со своей страницы, я буду вынуждена обратиться в полицию».
Не очень-то удачное начало для любовной истории.
Решаю рассказать ей все как есть. Пишу, что мой тесть – полный глухонемой немец, которого она сопровождала две недели назад, и что он мечтает встретиться снова.
«Да, я там не работаю, я лишь изредка заменяю свою внучку. Туроператор даже не в курсе. Передайте своему тестю, что его игра была мною раскрыта и что я с удовольствием приму от него приглашение на ужин. Он может написать мне на этот адрес. Спасибо».
Двумя часами позже назначается свидание на послезавтрашний вечер в одном из ресторанов Трастевере. Оскар рассыпается в благодарностях и терзает меня вопросами, что же ему надеть.
Как Купидон я заслужил пять с плюсом.
– 80
Мыльница, наш ненадежный вратарь, подходит ко мне в раздевалке и задает очень неожиданный вопрос:
– Ну как вы, тренер?
– В каком смысле?
Никто из игроков ни разу не интересовался моим здоровьем, разве что я иногда спрашиваю, как там у них дела. Обычно это случается после тренировки или перед очередной игрой.
– Я заметил, вы часто кашляете.
Я не хочу, чтобы новость о моей болезни просочилась в команду. Пока что никто ничего не знает. Я рассказал обо всем только своему помощнику Джакомо, но потребовал, чтобы он держал язык за зубами. Некоторая заторможенность парня служит гарантией того, что мой секрет никто не узнает.
– Спасибо, у меня обычный бронхит.
– Кажется, вы простудились. Какие будут указания насчет сегодняшней игры?
– Указание только одно: отбивай мячи, которые летят в наши ворота. Проще простого, согласен?
Сегодня мы встречаемся с самой слабой командой. Официально она называется «Дружба», мы же прозвали ее «Дуршлаг». В среднем они пропускают по пятнадцать мячей за встречу. Еще ни разу не сыграли даже вничью.
Мои ребята спокойно и уверенно спускаются в воду. Все знают: мы лучше. Но в конце третьего тайма счет уже 8:7 в пользу «дуршлагов». Я неистовствую на скамейке. Кричу и взываю к ребятам, чтобы показали себя мужиками. Если мы проиграем – прощай, плей-офф, прощай, надежда. Даже Джакомо, обычно такой спокойный и по-английски бесстрастный, срывается с цепи и сыплет ругательствами.
Последний тайм начинается жестко, что нам совсем не свойственно. Мы побеждаем с минимальной разницей, забив гол на последней секунде, но особой радости никто не испытывает. Я вне себя от злости. Мы недооценили соперников и рисковали вылететь на целый сезон. В раздевалке я устраиваю команде незабываемую головомойку. Вдруг у меня темнеет в глазах, и я теряю сознание.
Очнулся я в нашем крошечном травмпункте. Надо мной склонились Джакомо и молоденькая тренерша.
– Лежи спокойно, – сказала она. – Мы уже вызвали «скорую». Ты ненадолго потерял сознание.