100 историй великой любви
Шрифт:
Безумная «эпоха джаза», которую Френсис и его жена не переставали планомерно олицетворять, вознесла Фицджеральда на самую вершину славы. Газеты продавались огромными тиражами только благодаря сумасшедшим выходкам этих двоих. Чета Фицджеральдов позволяла себе буквально все: приходила голыми в театр, каталась в такси, но не как рядовые обыватели, а на крыше, – словом, эпатировала публику, как могла. Злые языки утверждали, что даже в роддом Зельду привезли вдрызг пьяной…
Маленькая Скотти, пополнившая семью, не остановила шальных родителей, которые продолжали вести разгульный образ жизни. При этом Фицджеральд успевал много работать и за его рассказы издания буквально дрались. Однако пить целыми днями и одновременно плодотворно творить было необычайно
С утра писатель торопился засесть за работу, но жена тут же предлагала ему выпить, а если он не хотел, устраивала истерику. Зельда ревновала мужа к работе, к славе, но только не к бутылке. Возможно, дело было в том, что и сам Фицджеральд не хотел, чтобы Зельда прославилась как художница – ее картины были весьма и весьма недурны, но муж категорически запретил Зельде заниматься живописью!
Эти двое не переставали мучить и убивать друг друга с помощью алкоголя и выходок самого дурного тона. Зельду не остановило даже замечание Эрнеста Хемингуэя, друга семьи, что такая муза губит одного из лучших американских писателей! Хемингуэй ненавидел Зельду, называл ее хитрой кошкой с пустыми глазами, и она отвечала ему такой же всепоглощающей ненавистью.
В поисках более тихой жизни семья Фицджеральдов отправилась во Францию. Здесь, в поэтической атмосфере французской Ривьеры, они оба немного успокоились. Писатель работал над романом «Великий Гэтсби», а Зельда нежилась под лучами солнца на пляже.
Казалось, ничто не предвещало беды – однако Зельда, которая никогда не отличалась супружеской верностью, влюбилась во французского летчика. Фицджеральд привык к бурным, но скоротечным романам жены, но в этот раз все пошло по-другому. Когда летчик, измученный бешеным темпераментом и истерическими выходками любовницы, бросил Зельду, она наглоталась снотворного. Выжила она только благодаря тому, что муж вовремя обнаружил ее, спящую подозрительно беспробудным сном, и отправил в клинику.
Выписавшись, Зельда снова взялась за свое: она устроила мужу безобразную сцену ревности в ресторане. За столиком сидела Айседора Дункан – знаменитость тех лет, прославленная танцовщица и очаровательная женщина. Френсис попросил у жены разрешения подойти и выразить даме свое почтение. Зельда разрешила, но как только муж направился к Айседоре, вскочила и демонстративно бросилась через балюстраду лестницы вниз…
Она не убилась насмерть, отделалась всего-навсего ушибами. Однако эта попытка самоубийства была не просто очередной истерикой: она предвещала худшее. Вскоре Зельда стала слышать странные голоса: они нашептывали ей о готовящихся заговорах против ее семьи, о том, что друзья хотят убить ее, мужа, Скотти… Затем голоса запретили ей двигаться, и Фицджеральд, не на шутку встревоженный всеми этими симптомами, решился показать супругу психиатру.
Диагноз был неутешительным – шизофрения. И вместе с неизлечимой болезнью жены, на лечение которой он тратил баснословные суммы, на писателя, как из раскрытого ящика Пандоры, обрушились всевозможные беды. Умерла горячо любимая им мать, перелом ключицы надолго лишил его единственной отдушины – творчества. Его муза была неисцелимой сумасшедшей, а подросшая Скотти не желала ни учиться, ни заниматься чем-либо, кроме танцев и развлечений, не понимала и не любила отца и лишь без конца требовала денег на свои прихоти.
Фицджеральд все больше пил и пытался заводить новые романы, ища утешения и любви у других женщин. Однако его большое романтическое сердце не выдержало такой жизни: в 1940 году у писателя случился обширный инфаркт, которого тот не перенес. Он скончался в возрасте сорока четырех лет – в самом расцвете творческого таланта.
После смерти мужа к голосам, которые не переставали мучить Зельду, добавился и голос Френсиса Скотта. Он разговаривал с женой ласково и нежно… и через восемь лет врачи неожиданно диагностировали у своей пациентки значительные улучшения. Ее даже отпустили из клиники повидаться
Она вернулась в клинику, а через несколько дней в ней случился пожар. Среди девятерых погибших была и муза писателя – Зельда Фицджеральд…
Юрий Олеша и Серафима Суок
Замечательная сказка «Три толстяка» вечна, как вечен и образ девочки-куклы – настоящей, живой маленькой артистки и ее механической копии. Однако мало кто знает, что писатель Юрий Олеша, замечательная фантазия которого и вызвала к жизни девочку с загадочным именем Суок, позаимствовал имя своей героини у реальной женщины. Вернее, он воспользовался не именем, а фамилией. Сестер Суок в его жизни на самом деле было трое.
Юрий Олеша
Сестры Лидия, Ольга и Серафима Суок были дочерьми учителя музыки из Одессы Густава Суока. Девушки были на редкость красивы и музыкальны, и трудно сказать, личность которой из них явилась прототипом образа танцующей и поющей куклы. За девушками ухаживали отнюдь не богатые и жадные три толстяка – в поклонниках трио Суок числились исключительно люди творческие: Эдуард Багрицкий, Валентин Катаев и Юрий Олеша. Последний явно отдавал предпочтение младшей, Симочке Суок.
Ей было всего шестнадцать, да и ему немногим больше – двадцать, но ухаживал Олеша серьезно: всегда с цветами, он просиживал под окнами любимой целыми днями, ожидая, когда же за занавеской появится милое большеглазое лицо.
Осада младшей сестры шла по всем правилам, и вскоре Серафима сдалась, стала жить с Юрием гражданским браком. Старшая Суок вышла замуж за Багрицкого, и лишь средняя, Ольга, осталась без мужа и без поклонника – она была влюблена в Юрия, но он выбрал не ее…
Серафима Суок была исключительно хороша собой – поклонников у молодой женщины и после того, как они с Олешей стали жить вместе, не убавлялось. Огромные глаза, роскошные волосы, точеная фигура… Из-за Симы у Олеши даже начались разлады с семьей, но не потому, что его родителям она не нравилась. Просто из-за любимой он отказался возвращаться на родину, в Польшу, потому как Серафима покидать Одессу отказалась наотрез. Олеша разругался с родителями и даже последней их просьбы не выполнил, о чем жалел потом всю оставшуюся жизнь. Родители поручили Юрию ухаживать за могилой его сестры, Ванды, умершей перед самым отъездом, но он, увлеченный Симой, роман с которой был в самом разгаре, на могилу Ванды так и не пошел, а потом просто не смог ее отыскать…
Серафима, которая с виду была сама кротость, на самом деле вовсе не была ангелом – она могла уйти из дому с новым поклонником, а вернуться только через несколько дней. Претензий же молодая женщина не терпела: было время свободной любви, что как нельзя лучше соответствовало характеру Симы. Олеша, часто вместе с Катаевым, разыскивали ее и возвращали домой – Сима не протестовала. По дороге она осыпала мужа поцелуями и клялась в том, что любит его безмерно!
Однако о любви, настоящей, верной и жертвенной, здесь не было и речи: через два года Серафима все же покинула Олешу – навсегда – и ушла к поэту Владимиру Нарбуту. Нарбут, о котором в Одессе ходили мистические слухи, был намного старше Серафимы Суок и к тому же был хром и с отсутствующей кистью руки, которую потерял во время бандитского налета. Он не отличался покладистым характером прежнего спутника жизни младшей Суок – напротив, был мрачен и неразговорчив. Он увез Серафиму в Москву – Олеша бросился было за ними, чтобы вернуть гражданскую жену, но тщетно. Серафима была растеряна, но Нарбут предупредил и ее, и Олешу: если она попробует уйти от него, он застрелится.