100 shades of black and white
Шрифт:
С этой не выходит.
Эта дикая замарашка кидается на него с яростью, которую трудно найти даже в самом обиженном или испуганном ребенке. Да и ребенке, в принципе.
Если Кайло для нее человек, пусть и большой, весь в черном, с голосом, который ее пугает. То Сноук куда хуже, он все равно что злое страшилище из сказок.
От бесконечного вопля в ушах звенит, а потом Сноук приказывает убрать ее с глаз его долой, куда угодно деть, вымыть и переодеть, накормить и научить
Интересно, понимает ли он, что это не так-то просто для ребенка, который рос как дикий зверек?
Она даже имени своего не знает.
Кайло зовет ее Эй.
Приручать зверей он не умеет, не любит, не станет, но эту навязали.
Даже помытая, с вычесанными волосами, без колтунов, она еле напоминает человека. Все черные платья, переделанные из формы ПП, чтобы не выделяться, ей велики, сидят криво, еще и потому, что она срывает их с себя. Ищет, небось, свои старые лохмотья, те грязно-серые, выцветшие от жгучего солнца тряпки, а черное ее душит.
— Эй! Хватит... — он одергивает ее криком прежде, чем она начнет отдирать рукава. Или скидывать туфли, или лохматить свои волосы. — Эй! А ну перестань, немедленно! — и девчонку точно ветром сдувает.
Она прячется по шкафам, где развешана одежда Кайло, под кроватью, где нет ничего, кроме темноты. Лезет под столы и стулья, жалеет небось, что от Кайло никуда вот не деться.
Это же его покои.
Тишина и спокойствие длятся не больше пару минут, а затем все начинается заново.
— Эй, я кому сказал...
Ему хочется прибить ее. Иногда сразу же после того, как она устроит кавардак на его столе, расколотив датапады с донесениями, сбросив на пол дорогие чернила, достать которые можно всего в одном уголке галактики и за приличную пачку кредитов. Которые предназначены для успокоения, только его вот уже нет.
А иногда он просыпается, а она тут как тут, сидит на полу, маленькой черной тенью, не шевелится, может, и не дышит вовсе, и смотрит.
У нее есть свое место для сна, но нет же, ей то ли не спится по ночам, то ли спит она так чутко, что Кайло никак не мог подловить ее за этим.
— Хочешь? — однажды он протягивает ей фрукт. Лилово-синий шар тэ`гу, такой зрелый, что сожми чуть, и лопнет, брызнет соком на ладонь.
Его личная заноза только мотает головой. Недобро щурится, точно он задумал зашвырнуть в нее едой. До смерти закидать этими фруктами, раз уж под рукой нет камней. Делает один крошечный шажок назад и ждет.
— Ну и Тьма с тобой, — не станет же он с нею возиться, в самом деле. И Кайло сам надкусывает, и сладковатый сок течет по подбородку, капает на одежду. — Больно-то на...
Не успевает он поднести тэ`гу ко рту снова, как она уже тут как тут, быстрая как пустынная змейка, из песков
И тэ`гу, и его пальцы заодно. Мелкая голодная тварюшка.
Но Кайло терпит все. И боль, и то, как жадно и быстро она ест из его окровавленной руки.
Это как старая, детская игра. Эффект, кажется, домино. Стукни по первой костяшке, и остальные посыплются, польются тонким ручейком, выворачиваясь так, чтобы лечь правильно.
Главное, пнуть первую.
— Эй! — у девчонки совсем нет никаких социальных навыков. Она не знает, что такое стыд, не принимает его желание иногда быть одному, и стоит только наступить ночи, хотя в космосе это всего лишь условность, как она тут как тут.
Замирает на полу, усевшись в позе пустынного божка, уложит свои ручки на бедра и молчит, не шелохнется.
Он гнал ее. Не раз и не два.
Запирал в мед-отсеке — сломала четырех дроидов прежде, чем вкатили ударную дозу снотворного.
В ее личной комнате, такой пустой, что там голову не о что было сломать — и она принималась стучать, мерно, громко, оставляя в Кайло единственное желание — головой, маленькая дрянь, постучи ею.
О да, может, она все же понимала его мысли, не зная слов, но лоб расшибла в кровь, и тот распух, будто ядовитыми дротиками обтыкали весь. Так и стояла за дверью, колотясь головой, а из разбитого носа по глотке стекала, булькала кровь.
А он только пытается подрочить, под одеялом, как подросток, и стыда выше крыши. Глаза у девчонки как у кошки. Блестят, следя за его движениями неотрывно.
И кто-то из рыцарей всего один раз заикается об этой неудобной теме.
— Она уже отсосала тебе, Кайло, да? Поработала ручками? — они делились с ним всем еще с тех пор, как были под крылом Люка Скайуокера. Так почему бы не спросить об этом. — Эй, каково это, поделишься? Или еще откусит?
Они смеются над ней, усевшейся в своем уголке и наблюдающей оттуда за тренировкой. Тычут пальцами в ее лицо, подражая совершенно другому жесту, а девчонке требуется ровно пять секунд, чтобы взвиться ядовитой змеей, подскочить к крайнему, Амоку Рену, бывшему когда-то одним из лучших падаванов Люка, и выхватить его меч.
Она отрезает Амоку ухо. Не владея ни одной из техник, скалится как одержимая, шипит, передразнивая его крики, и, наверное, впервые Кайло чувствует что-то вроде гордости. За то, что взял ее под свое крыло.
— Ах ты, мелкая сука...
Тронуть ее больше никто не решается.
И той же ночью Кайло перестает закрываться, прятать под одеялом то, в чем больше нет стыда. Наслаждение, которое чувствует и она, потому что Сила в них едина, замкнута в круг, напоминает натянутую, звенящую струну.