100 великих городов мира
Шрифт:
Московские князья, ведя борьбу за объединение русских земель, не раз ходили походами на Новгород. Московский князь Дмитрий Иванович Донской первым заставил новгородцев признать свою зависимость от Москвы, но жители вольного города еще долго продолжали бороться. Особенно рьяно боролся против Москвы Дмитрий Шемяка, которому удалось даже на некоторое время захватить московский престол. Потерпев поражение, он вынужден был скрываться у новгородских бояр, но дело его продолжили другие.
В 70-х годах XV века, в последние дни независимости Новгорода, часть новгородской знати захотела перейти под власть литовского князя. Душой патриотов, которые противодействовали притязаниям Москвы, была Марфа Борецкая, за которой закрепилось прозвище «посадница», хотя она ею никогда не была.
Сыновья и друзья Марфы-Посадницы объявили на вече, что Новгород – сам себе государь, жители его – люди вольные и сами выберут себе князя и что лучше отдаться под власть литовского князя Казимира, чем подчиниться Москве. Многие в Новгороде приняли сторону Борецких, и народ стал волноваться.
В ответ на такие действия новгородских бояр московский князь Иван III предпринял поход на Новгород: «Вечевому колоколу в отчизне нашей в Новгороде не быти, посаднику не быти, а государство нам свое держати». Поход этот принял характер общерусского ополчения, так как под начало Москвы – против «изменников христианству» – собирались войска со всех подвластных ей земель.
Новгородцы в решающем сражении на реке Шелони потерпели поражение, и московский князь расправился со многими именитыми новгородцами: у кого отобрал земли, а кого отправил в ссылку. Плакали и убивались новгородцы, когда со звонницы снимали выпоротый плетьми вечевой колокол, народ и именитые горожане долго провожали его с безмолвной горестью и слезами. Однако старинное предание повествует, что, когда повезли колокол в самодержавную Москву,
по дороге, на холмах Валдая, упал он в глубокий овраг и разбился на мелкие кусочки. А из тех кусочков мастера-умельцы отлили валдайские колокольцы, которые разнесли свои песни по всей России.
Однако Иван III считал, что новгородцы еще не до конца покорились ему, и еще раз «явился в Новгород под предлогом благочестия… чтобы удержать их в вере, так как они якобы хотели отпасть от русского закона. Посредством этой хитрости он занял Новгород и обратил его в рабство, отняв все имущество у архиепископа, граждан, купцов и иноземцев» [35] .
Марфа-Посадница говорила, что с потерей вольности померкнет слава Новгорода, опустеют его широкие и многолюдные посады, позарастут травой улицы, великолепие и богатство отцов исчезнут, а слава города станет басней в народе.
35
«Записки о московитских делах» императорского посла С. Герберштейна.
И напрасно любопытный странник будет искать среди печальных развалин, где собиралось вече, где стоял дом Ярослава и мраморный образ Вадима: никто ему не укажет их. Он задумается горестно и скажет только: «Здесь был Новгород».
Однако сила традиций новгородской вольности была так велика, что в течение еще 100 лет в Новгороде были живы воспоминания о прежней вольной жизни. Кроме того, в годы правления Ивана Грозного новгородцы были недовольны затянувшейся Ливонской войной, которая разоряла их земли и мешала торговле с заграничными странами. Чтобы ослабить тягу новгородцев к самостоятельности, царь отправился с опричниками на Новгород.
Второго января передовой царский отряд обложил Новгород, овладел пригородными монастырями, захватил все церковное имущество и, взяв в плен до 500 монахов, поставил их «на правеж» до прибытия царя [36] . Той же участи подверглись целые сотни семейств новгородцев, имущество которых было опечатано.
Через четыре дня прибыл Иван Грозный, а с ним и царевич Иван, и 1500 стрельцов. По приказу
36
То есть их ежедневно били батогами.
По окончании этой расправы царь со своими сподвижниками начал грабить и жечь окрестные монастыри, резать обывателей, истреблять скот и житницы, разрушать дома, сквернить женщин и младенцев, наконец, велел опустошить и обезлюдеть окрестности Новгорода на 250 верст в окружности!
Но вопреки предсказаниям Марфы-Посадницы, Новгород не погиб. Пройдя через многие испытания – огонь гражданской войны, голод, разруху, сквозь все испепеляющие годы Великой Отечественной, – он только приумножил свою славу.
Краков
«Не в один день Краков строился» – так говорят в Польше, когда хотят сказать, что надо вооружиться терпением и старанием, ибо прекрасное и полезное создается не сразу. Старинный польский город Краков прекрасен в любую погоду и в разное время суток. И ранним утром, когда по его улицам и тихим бульварам стелется туман с Вислы; и в полдень, когда солнце стоит прямо над Рыночной площадью, а с башни Марьяцкого собора раздаются трубные звуки «гейнала». Тогда оживает старинная легенда о мужественном князе Краке, победившем вавельского дракона.
Польский князь Крак, добившись мира, все свое внимание стал уделять внутреннему устройству государства. Сначала на холме, омываемом водами Вислы, он построил королевский замок; затем для его безопасности и великолепия основал город, которому дал свое имя.
Но вскоре Краков постигло страшное несчастье: под Вавельским холмом поселилось огромное чудовище – то ли змей, то ли дракон. Прожорливое чудище похищало крестьянский скот, а иногда даже и людей. Ненасытность дракона так измучила жителей Кракова, что они уже стали подумывать о бегстве из города. И тогда князь Крак повелел начинить предназначенную для кормления дракона падаль серой, воском и смолой, потом поджечь ее и бросить чудовищу. Дракон проглотил еду и вскоре испустил дух от жара, сжигавшего его внутренности.
Князь Крак правил государством мудро и счастливо, он жил долго и умер в глубокой старости. Чтя его память, благодарные жители Кракова похоронили князя с надлежащими почестями и в согласии с обычаем. А чтобы его могила жила в веках и чтобы потомки не забывали о ней, краковяне соорудили из песка курган такой высоты, чтобы вершина его возвышалась над всеми окрестными холмами.
Первые письменные сведения о Кракове появились в летописях VIII–IX веков; так, например, арабский купец-путешественник Ибрагим ибн-Якуб, упоминая о городе «Кароко», писал, что его торговые связи простирались вплоть до «руссов и Константинополя». Однако еще гораздо раньше (II в.) в одной из записей александрийского ученого Клавдия Птолемея упоминается город Карродунум над Вислой. Новейшие археологические данные подтверждают, что уже в то время на склонах Вавельского холма было много пещер и существовало укрепленное поселение.