100 великих любовников

Муромов Игорь Анатольевич

Однако к лету 1920 года кооператив распался. Говорят, что причиной тому были политические разногласия. Однако, похоже, что в их дуэт вплелся третий голос – дочери любимого учителя Мао, переселившегося в Пекин, – Ян Кайхуэй. Более или менее тесные отношения между ними установились в 1919 году, когда Мао, приехав в Пекин позаниматься в столичной библиотеке, некоторое время жил в семье наставника.

Вскоре Тао совсем исчезла с арены, а Ян после смерти отца возвратилась в Чанша. Мао чувствовал себя в приятной роли покровителя, защитника осиротевшей девушки. Вскоре они стали мужем и женой.

Осенью 1922 года в молодой семье появился первенец – Аньин, на следующий год родился Аньцин, в 1926 году – Аньлун. Правда, ходил слушок, что одно время Мао захаживал к соседке по дому

в Чанша – жене молодого провинциального политика Лин Лисаня (впоследствии – один из генсеков КПК, покончил жизнь самоубийством в 1967 году). Но в целом все шло замечательно, Мао быстро делал партийную карьеру, участвуя в создании КПК, переговорах с буржуазно-демократическим гоминьданом – партией националистов, оформлении Единого фронта. Ян помогала мужу – была казначеем парторганизации, связником.

В 1927 году разразился мятеж Чан Кайши, по всей стране шли казни коммунистов. В 1930 году была арестована вместе со старшим сыном Ян Кайхуэй. Подпольщики готовили ее освобождение, оставался пустяк – опубликовать в печати формальное отречение от супруга. Она отказалась и была расстреляна.

После гибели Ян Кайхуэй ее сыновья оказались на улице. Младший, Аньлун, погиб, а Аньин и Аньцин после многих мытарств были переправлены в 1937 году в Москву. Жили в подмосковном Монино, потом в интернациональном детском доме в Иваново. В конце 1941 года Аньину предложили принять советское гражданство. Он ответил: «Я китаец, люблю свою родину и готов вернуться по первому ее зову». А вскоре после этого послал Сталину письмо с революционным приветом и убедительной просьбой отправить его на фронт. Потом учился в военно-политической академии, в 1943 году вступил в ВКП(б), стал лейтенантом, политруком танковой роты, участвовал в боях, прошел Польшу… Перед возвращением в Китай в 1946 году, сообщают китайские историки, был принят Сталиным и получил из его рук именной пистолет. Как знать, может, с этим пистолетом Аньин вместе с другими китайскими добровольцами отправился на иную войну – в Корею. Там он погиб во время американской бомбардировки.

Взаимоотношения Аньина с отцом легли в основу фильма «Мао Цзэдун и его сын». В этой ленте есть и жаркие споры, и горячие слезы. После просмотра картины, писала газета «Жэньминь жибао», зрители «с глубоким чувством говорили, что Мао – исполненная подлинного величия личность, он и в страдании более мудр, более тверд по сравнению с обычными людьми».

«Мудрый и твердый», через много лет после гибели второй жены встретив нянюшку, жившую в их семье, горько вздохнул и промолвил: «Кайхуэй была хорошим человеком». А в стихах, известных каждому китайцу, председатель признался: «Я потерял гордячку Ян, благородный муж остался без своего прямого тополька…»

В июне 1979 года газета «Жэньминь жибао» опубликовала имена трех новых членов Всекитайского комитета Народного политического консультативного совета Китая – своего рода совещательной палаты при китайском парламенте. Одной из получивших эту синекуру была Хэ Цзычжэнь, что вызвало в столичных кругах тихую бурю. Еще бы! Снова на людях появилась опальная жена Мао, великая страдалица.

С Хэ будущий «кормчий» встретился в 1927 году у подножия горы Цзинганшань, после крестьянских восстаний Осеннего урожая. Семнадцатилетняя красавица из семьи сельских бунтарей, вожак местных комсомольцев, поддерживавшая связи с командирами полубандитских отрядов крестьянской самообороны, Хэ была во всех отношениях подходящей для Мао подругой. Авторитет ее среди земляков был непререкаем – хотя бы потому, что стреляла она сразу с двух рук и очень точно.

Вот как описывал впоследствии очевидец их встречу: «В середине седьмого месяца (по лунному календарю, соответствует сентябрю. – Прим. ред.) Мао прибыл во главе нашего полка в уезд Юнсинь, где мы поселились в помещениях волостной управы. Местные юнсиньские товарищи часто приходили посмотреть на председателя Мао. Была среди них и женщина-товарищ Хэ, красивая и живая. Она особенно много беседовала с председателем. В первый же вечер она прислала пару гусей и две фляжки водки. Председатель пригласил ее остаться ужинать. За трапезой

они очень сблизились. На второй день председатель созвал собрание юнсиньской партячейки, и эта женщина-товарищ выступала больше всех. Собрание закончилось только в одиннадцать вечера. Председатель сказал, что ему еще нужно обсудить очень важный вопрос с женщиной-товарищем Хэ. Они работали долго. Наутро, встав с постели, председатель умылся и с радостным лицом сказал нам: «Мы с товарищем Хэ полюбили друг друга, у нас товарищеская любовь переросла в супружескую. Это начало совместной жизни в революционной борьбе». При этом смеющаяся женщина-товарищ Хэ стояла рядом, по правую руку». Через год у них родилась первая девочка.

Хэ была рядом с Мао десять трудных лет – в период создания первых советских районов и становления армии коммунистов, «великого похода» протяженностью более 10 тысяч километров, к концу которого после бесчисленных сражений и стычек от стотысячного войска КПК осталось 5–6 тысяч бойцов и командиров. В эти годы Хэ родила шестерых детей (они погибли либо были оставлены в крестьянских семьях).

В городке Яньань на северо-западе Китая, где коммунисты основали свою столицу, Хэ уже мало напоминала прежнюю задорную «девицу-генерала». «Жемчужина желтеет, а человек стареет», – философски заметил по этому поводу один из биографов Мао. У измученной беременностями и ранениями женщины испортился характер, начались ссоры, даже драки. «Мао плохо ко мне относится, мы все время спорим, потом он хватается за скамейку, я – за стул!» – жаловалась супруга партийного лидера.

Кончилось все грандиозным скандалом, потрясшим обитателей Яньанья едва ли не больше, чем разгоревшаяся японо-китайская война. Хэ приревновала Мао сразу к двум особам – красавице-студентке из Пекина У Гуанхуэй и американской журналистке Агнес Смэдли, интервьюировавшей вождя коммунистического Китая долгими летними вечерами (заметим в скобках, что Смэдли оказалась единственной иностранкой, чье имя биографы вплетают в судьбу Мао).

Разгневанная Хэ грозилась послать телохранителей на расправу с обидчицами. Мао принял поистине мудрое решение: распорядился выслать за пределы района всех троих. Хэ хотели отослать в Шанхай, однако та испугалась то ли наступающих японцев, то ли длинных рук супруга. Тогда ее отправили на лечение в СССР. Уже прибыв в Москву, в 1938 году Хэ родила мальчика.

Дальнейшая судьба Хэ Цзэчжэнь сложилась тяжело. Зима 1938 года в Москве выдалась холодная, с морозами за 30 градусов. Малыш простудился, заболел воспалением легких и умер. Хэ посылала письмо за письмом в ЦК КПК, умоляя разрешить ей вернуться на родину. Все послания попадали в руки мужа. Но изгнанница писала недаром: Мао решил скрасить существование супруги и отправил к ней… обнаружившуюся в крестьянской семье маленькую дочку – Цяо Цяо, единственного уцелевшего их ребенка.

Между тем дело шло к мировой войне, обстановка в Москве была очень напряженной. С Хэ Цзычжэнь обращались как с простой советской гражданкой. Однажды Цяо Цяо, находившаяся в яслях, тяжело заболела, ее, почти бездыханную, отвезли в больницу, где нерадивый врач велел отнести ребенка в морг. Там и нашла ее мать. Живую. Едва дочка пришла в себя, Хэ бросилась к заведующей детским учреждением – выяснять отношения. Администрация яслей, не желая разбора скандального дела, вызвала «скорую» и… сдала потерявшую самообладание, визжащую азиатку в сумасшедший дом. Там Хэ пробыла шесть лет.

Лишь в 1947 году представитель КПК Ван Цзясян, прибывший в Москву, случайно узнал о местонахождении соотечественницы, вызволил ее из дома скорби и сопроводил в Китай. Мао, согласившийся на возвращение Хэ на родину, велел, однако, на пускать ее дальше Харбина.

В 1949 году Хэ Цзычжэнь удалось приехать в Тяньцзинь – всего в ста километрах от столицы. Но в Пекин ее не пустили, а задержали и отправили в Шанхай «для продолжения лечения». Единственное, что ей удалось, – переправить к Мао дочку Цяо Цяо, тут уж он был вынужден пойти ей навстречу. А Цзян Цин, «императрица красной столицы», даже дала ей свою девичью фамилию Ли и новое имя – Минь. Из-за этого впоследствии некоторые западные биографы стали считать Ли Минь старшей дочерью Цзян Цин.