100% юмора. Армия, авиация и немножко флота
Шрифт:
Капризный сахар
Как-то раз в столовой прапорщик Куртанбаев, положив кусковой сахар-рафинад в стакан, пошел за чайником с кипятком (так раньше выглядела технология приготовления чая в офицерских столовых). Один из шутников тут же заменил рафинад нарезанными кусками пенопласта, похожими на сахар по форме и цвету.
Когда, налив кипяток из чайника в свой стакан, Куртанбаев увидел, что сахар всплывает, сначала попытался утопить его при помощи чайной ложки, а потом начал размешивать чай, в надежде скорее растворить его, с таким рвением, что расплескал почти полстакана!
День
Первое апреля. «Ан-24», выполняющий рейс в Новый Уренгой, выруливает на полосу для взлета. Стюардесса монотонно, привычно обращается к пассажирам: …наш самолет – «туда-сюда», типа летим мы в Новый Уренгой, желаем «того-сего»…
Вдруг из кабины пилотов высовывается штурман (это было задолго до 11.09.2009, когда мы вообще летали с открытыми дверями) и орет:
– Машка, у тебя чего, крыша съехала? Кончай шутить – мы не в Новый Уренгой, а в Уфу летим!
– Какая Уфа, Вася, в Уренгой же! – отвечает стюардесса.
– Ты че, вааще, что ли? Ты на какой самолет-то села? Народ! (Это уже пассажирам.) вы-то сами куда летите?
– В Уренгой! – дружно отвечает народ.
– А ну-ка билеты покажите!
Народ показывает билеты. Штурман озадаченно чешет репу и кричит внутрь кабины:
– Ребята, Уфе отбой, люди Уренгой требуют!
Однако через несколько секунд его башка вновь высовывается и произносит:
– Не-е-е, пиплы, придется вам все-таки в Уфу лететь, на Уренгой у нас даже карты нет.
Дверь в кабину захлопывается. Самолет выруливает и вскоре взлетает. Крики, вопли в салоне, все волнуются, стюардесса в слезах, и тут наконец штурман объявляет о первоапрельском розыгрыше. По возвращении из Уренгоя его ждало увольнение, но это уже совсем другая история.
Брать живьем!
В советские времена в авиационных полках служило много «детей гор», и меня всегда пугало, когда эти ребята, заступая в караул, получали оружие.
Прилетев из командировки поздно ночью, экипаж зарулил на свою стоянку и направился в сторону гарнизона по кратчайшему пути, через территорию 2-й эскадрильи.
Пройдя в кромешной темноте почти сто метров, командир начал беспокоиться, где-то здесь мог быть часовой. Вдруг из темноты раздался голос:
– Сытой, кито идет?
Инстинктивно командир заорал:
– Не стрелять!
– Брать живьем! – пошутил штурман.
Как по команде, весь экипаж за долю секунды плюхнулся в грязь, где люди пролежали минут 20, не шевелясь, пока не убедились, что часовой не подает никаких признаков своего присутствия. Осторожно, короткими перебежками летчики вернулись назад и добирались домой в обход.
Самое смешное, что наутро они узнали: весь состав караула до утра разыскивал часового со стоянки 2-й эскадрильи, который несколько часов прятался в канаве.
Генерал
Генерал после инспекторской проверки ругает военнослужащих гарнизона:
– Козлы, педерасты, сволочи, ублюдки… Да у вас тут знаете что? Знаете? Так, всем женщинам заткнуть уши…
Убедившись, что
– У вас здесь ХАВОС, вот что…
Джулито
В 1984 году наш полк работал в Анголе. К дому, в котором мы жили, повадился ходить молодой негритенок по имени Джулито. Его все любили, подкармливали, играли с ним в теннис и учили русскому языку. Через полгода Джулито уже «шпарил» по-русски, как будто был родом из Рязани. Неудивительно, что, когда нас приехал проверять командующий, наш замполит показал на мальца и сказал, что тот отлично говорит на нашем языке.
– Правда? – удивился командующий. – А ну-ка, Джулито, скажи мне, как твои дела?
– За@бись! – ответил Джулито.
– Это плохое слово… – смутился командующий.
– Ху@во – это плохо, а за@бись – это очень даже хорошо, – поправил командующего негритенок.
Не зевай!
Реальная история (для очень взрослых). Утреннее построение батальона. Выходит замполит подполковник Кунаев и начинает свое выступление. Привожу его речь без купюр и комментариев (прости меня, Господи).
– Товарищи курсанты, у нас сегодня большой праздник, День Парижской коммуны, и командир батальона поручил мне сделать краткое объявление на эту тему: вот пьяница Киричонок ни х@я не знает, что такое Парижская коммуна, и его сосед, с мордой дебила, тем более не знает. Да и как об этом могут знать эти два идиота, если…
Вдруг Кунаев замечает на левом фланге зевнувшего курсанта и переносит весь «огонь артиллерии» на него, продолжая свою «пламенную» речь:
– Что вы там зеваете, товарищ курсант, что вы там все время зеваете? Не понятно с кем вы провели эту ночь, наверняка с какой-нибудь бляд@ю, хорошая баба с вами спать не ляжет. Что вы там пиз#$те в свое оправдание, вы бы еще чл%н в рот засунули, и свой, и полудурка Киричонка заодно… Никакого уважения к старшим! Вам что, командир – хрен свинячий, а замполит что– п#здабол долбаный, так, что ли?.. Отвечайте на вопрос!
Курсанты молчат. Немного успокоившись, заканчивает речь в обычном тоне:
– Итак, пять минут, отведенных мне на объявление, истекли, надеюсь, теперь-то все представляют, какой у нас всех сегодня радостный день!
Папаша Ганс
Вот несколько историй еще об одном «мастере изящной словесности».
Папаша Ганс (в миру майор Петрунин) получил свое прозвище не за добрый нрав и голубые глаза. Манерами поведения он был похож на эсэсовского офицера. Никто из отцов-командиров не умел «трахать» курсантов с таким изяществом, как он.