100 знаменитых харьковчан
Шрифт:
Сам ученый пытался исследовать свою родословную и обнаружил, что в свое время в войсках Богдана Хмельницкого находился литовский шляхтич Верна. Его потомки обосновались на Сечи. Прадед ученого Иван Николаевич Вернацкий переселился в Черниговскую губернию, сумел добиться прав на дворянство, но впоследствии эти права не были подтверждены. Дед Владимира Ивановича Василий Иванович служил лекарем в армии Суворова, был кавалером ордена Почетного легиона (за то, что в госпитале ухаживал за французами). Отец ученого — Иван Васильевич родился и жил в Киеве, закончил здесь университет и стал профессором политэкономии, переехал в Петербург, занимался издательским делом. Иван Васильевич был либералом и активным общественным деятелем, он общался с самыми передовыми людьми того времени (в том числе с теми, кто находился в опале), считал своим долгом активно пропагандировать либеральные идеи, за что немало пострадал и подорвал свое здоровье. Первая его жена разделяла
Владимир Иванович Вернадский родился в Петербурге 12 марта 1863 года, а через пять лет Вернадские переехали в Харьков, где и прошло раннее детство ученого. Здесь, когда подошло время, он пошел в гимназию.
Владимир рано научился читать и перерыл всю отцовскую библиотеку, проглатывая книги без разбору. Больше всего его занимали книги о путешествиях, великих природных явлениях. Другим увлечением мальчика была история, языки (особенно греческий). Живя в Харькове, он много общался с кузеном своего отца — Евграфом Максимовичем Короленко, который, по единодушному мнению биографов Вернадского, оказал на будущего ученого исключительное влияние. Короленко был человек в высшей степени занимательный. Бывший офицер, выйдя в отставку, посвятил себя изучению науки и философии, был настолько независим в суждениях, что, оставаясь дилетантом, вырабатывал собственные взгляды на мир, человека, космос. И взгляды его были порой более чем интересные. Даже прогрессивные общепризнанные идеи так же могли оспариваться Евграфом Максимовичем, как и явно старые, отжившие. Это неприятие конъюнктуры в любом виде отличало потом и Вернадского. Идти своей дорогой, не принимать полностью никаких догм и постулатов — вот чему учил дядя племянника. И до сих пор исследователи отмечают новизну, свежесть, непредвзятость многих работ ученого. Чем бы он ни занимался — кристаллами, минералами, вулканами, — он не стремился повторить уже сказанное, его отличала непосредственность, почти детское восприятие мира.
В научно-философском мировоззрении Короленко явственно прослеживались мотивы, которые найдут свое отражение и в творчестве Вернадского. Владимир Иванович сохранил некоторые записи и передал некоторые афоризмы своего родственника. Так, Короленко не сомневался, что далекие миры населены живыми существами, он верил в то, что все миры, звезды и галактики представляют собой не хаос, а нечто единое, организованное и разумное (хотя Бога не признавал). «Мысль немыслима без материи, а материя без мысли» — такую фразу мог вполне произнести и сам Вернадский. Или еще более знаковая фраза Евграфа Максимовича: «Весь органический мир земли работает над перемещением материалов неорганического мира. В этой общей работе участвует все живое, переходящее через все три царства природы — растительное, протистов и животных. Громадны результаты работ, происходящих в лабораториях организмов первых двух царств, где перемещение вещества совершается посредством питания бесчисленного множества организмов во время их жизни и разложения после их смерти. Но в особенности деятельное участие принимает в этом перемещении неорганических веществ животный мир, начиная с самых мельчайших микроскопических существ до человека включительно». Впрочем, нельзя исключить, что ученый, вспоминая слова Короленко, переделал их на свой лад, высказал собственные идеи.
С третьего класса Вернадский учился уже в Петербургской классической гимназии. Это учебное заведение давало неплохие сведения по истории, классическим языкам, философии. Впоследствии Вернадский выучил еще несколько языков. Особенно хорошо владел английским, французским, немецким — некоторые свои статьи писал на этих языках, а вообще мог работать с научной литературой на пятнадцати языках и не мог понять, как некоторые его коллеги умудряются быть учеными без знания иностранных языков. Однако в гимназии давали довольно посредственные знания по естественным наукам. Ученый говорил, что именно такое отношение к ним и сделало его, в конце концов, естественником. Уже в гимназии старшими учениками было образовано энтомологическое общество.
Вернадский же метался между гуманитарными науками и химией, астрономией, биологией. Здесь проявлялась неуемная жажда Владимира Ивановича успевать все, его широкий круг интересов. Первой его самостоятельной работой стал доклад о положении славян в Австро-Венгрии (Вернадский, как и его товарищи, живо интересовался общественно-политической жизнью, делал записи в дневнике о Балканском вопросе и т. п.). А с другой стороны, домочадцы страдали от химических опытов со взрывами, которые ставил Владимир после уроков.
Уже в гимназии у будущего ученого стали проявляться те черты характера, которые отличали его и в 80 лет. С одной стороны, веселый нрав, энергичность, внимание к окружающим, с другой — сосредоточенность, дисциплинированность, некоторая даже
Окончив гимназию, Вернадский поступил на физико-математический факультет Петербургского университета, где преподавали Бутлеров, Менделеев, Сеченов, Докучаев. Последний оказал на молодого ученого наиболее сильное влияние. Докучаев, как известно, был выдающимся почвоведом, Вернадского он увлек минералогией, кристаллографией, геологией. Как вспоминал Вернадский, «под объяснениями Докучаева мертвый и молчаливый рельеф вдруг оживал и давал многочисленные и ясные указания на генезис и характер геологических процессов, совершающихся в скрытых глубинах». Очень важно было то, что учитель Вернадского занимался именно почвой, т. е. той частью земной коры, где наиболее очевидным было влияние живых организмов на формирование и состав «мертвой материи». Деятельность Владимира Ивановича, таким образом, была уже направлена на изучение тех проблем, которые прославят его как ученого.
В университете Вернадский вступил в студенческое научно-литературное общество, секретарем которого был Александр Ульянов. Это впоследствии несколько отразилось на отношении к Вернадскому властей, для них он оставался человеком достаточно подозрительным, ведь жизнь свою он вечно связывал с разными неблагонадежными, революционно настроенными людьми. Владимир Иванович не мог не участвовать в общественной жизни страны. Эти принципы он полностью перенял у отца.
Кроме общества, Вернадский с друзьями создал и своеобразное братство. В него вошли братья Ольденбурги, Шаховский, Гревс и другие. Главными принципами братства были честность, дружба, взаимопомощь. Научные интересы у членов братства были различны, но моральные принципы — одни. Много времени молодые люди проводили вместе, выезжали на дачу, обсуждали проблемы, книги, идеи… Большое влияние на умы «побратавшихся» оказывали идеи Льва Толстого. Друзья сохранили прекрасные отношения на всю жизнь.
Во время одних посиделок в братстве Вернадский встретился с Натальей Егоровной Старицкой — дочерью прогрессивно настроенного адвоката. Вскоре они поженились и прожили вместе более 56 лет.
В 1885 году Вернадский окончил университет и был назначен хранителем минералогического кабинета Московского университета. Владимир Иванович с обычным своим рвением занялся классификацией и систематизацией материала, но в это время его уже интересовала далеко не узкая наука минералогия. Он всю жизнь занимался несколькими темами параллельно. Дома выстраивались шкафы, в которых были рассортированы материалы по минералам, кристаллам, химии; потом для разных наук были выделены разные письменные столы, разрасталась картотека. Вернадский внимательно знакомился со всей доступной научной литературой, отмечал порой, казалось бы, совершенно ненужные ему статьи, аккуратно переписывал данные об издании на карточки. Боковой карман сюртука ученого вечно был оттянут стопкой очередных бумажек с такими записями. Количество прочитываемого им за день не намного уменьшилось и впоследствии.
В 1887 году у Вернадских рождается сын Георгий. (Владимир Иванович в свое время посоветует ему заниматься историей, и Георгий станет профессором русской истории в Йельском университете США.) А через год Владимир Вернадский отправился в научную командировку, традиционную для соискателей профессорского звания. За границей Вернадский работает в химических и кристаллографических лабораториях Мюнхена и Парижа, совершает геологические экспедиции, участвует в Лондонском геологическом конгрессе и избирается членом-корреспондентом Британской ассоциации наук. Там же в Англии он получает приглашение преподавать в Московском университете.
В России Вернадский под руководством Докучаева участвует в экспедиции по геолого-почвенному описанию Полтавской губернии, становится приват-доцентом минералогии Московского университета, защищает магистерскую диссертацию, читает лекции. Особенно интересует его происхождение минералов, об их генезисе он пишет статью в Энциклопедию Брокгауза и Ефрона.
Ученики Вернадского вспоминали, что ученый не отличался особым красноречием, зато лекции его были совершенно ясные и точные. Вернадский был высок, ходил стремительно, двигался легко (и легкость эту сохранил до самой старости). Современников поражал взгляд ученого — какой-то особенно лучистый. Уже в молодости создавалось впечатление, что Вернадский смотрит куда-то вдаль, видит то, чего не видят другие. Вот как вспоминает один из современников Владимира Ивановича: «Узкое, точеное лицо, высокий выпуклый лоб ученого, темные волосы с сединой, каскадами поднимавшиеся над ним, поражали и удивляли. Но и они были только фоном для глаз, необычайно чистых, ясных, глубоких, казалось, что в них светился весь облик, вся душа этого необыкновенного человека. Впечатление еще более усиливалось, когда Владимир Иванович начинал говорить. Его голос был такой же, как глаза, — спокойный, ясный, приятный и мягкий, глубоко уходящий в душу». Отмечали, что Вернадский был необычайно вежлив, в споре абсолютно спокоен, несколько застенчив и совершенно не тщеславен.