100 знаменитых москвичей
Шрифт:
Под конец своей жизни Нагибин действительно изменился. Он сам признавался: «Я стал куда злее, суше, тверже, мстительнее. Во мне убавилось доброты, щедрости, умения прощать. Угнетают злые, давящие злые мысли на прогулках, в постели перед сном. Меня уже ничто не может глубоко растрогать… Наконец-то стали отыгрываться обиды, многолетняя затравленность, несправедливости всех видов. Я не рад этой перемене, хотя так легче будет встретить смерть близких и свою собственную. Злоба плоха тем, что она обесценивает жизнь. Недаром же я утратил былую пристальность к природе. Весь во власти мелких, дрянных, злобных счетов, я не воспринимаю доброту деревьев и снега. В определенном смысле я подвожу сейчас наиболее печальные итоги за все прожитые годы. Хотя внешне я никогда не был столь благополучен: отстроил и обставил дачу, выпустил
Юрий Маркович умер в Москве 17 апреля 1994 г., умер тихо, в своей квартире – просто прилег на диван почитать и задремал. За десять дней до смерти писателя его «Дневник» был представлен в издательство. Юрий Кувалдин, готовивший его к изданию, написал во вступительном слове к книге: «Я смотрел на окаменевшее лицо Юрия Марковича и вспоминал его запись 1951 года, когда он вернулся с похорон Андрея Платонова: "…дома я достал маленькую книжку Платонова, развернул "Железную старуху", прочел о том, что червяк "был небольшой, чистый и кроткий, наверное, детеныш еще, а может быть, уже худой старик", и заплакал…" Плачу и я».
Нейгауз Генрих Густавович
(род. в 1888 г. – ум. в 1964 г.)
Русский пианист и педагог, выпестовавший таких гениев, как Святослав Рихтер и Эмиль Гилельс. Профессор Московской консерватории, более 40 лет проработавший в ее стенах, из них два года – в должности директора. Автор множества работ о своих коллегах, которые вместе с его книгой «Об искусстве фортепианной игры» до сих пор высоко ценятся музыкантами-профессионалами, особенно пианистами. Удостоен множества правительственных наград.
Генрих Густавович Нейгауз имел все данные, чтобы прожить жизнь счастливую, без треволнений, занимаясь любимым делом. Однако то ли время, то ли место выбрал неподходящее. Как говаривал великий Александр Сергеевич: «Нагадал мне Бог родиться в России с моим умом и талантом». Хотя, если говорить объективно, Нейгаузу, как и Пушкину, грех роптать на судьбу. Конечно, немецкое происхождение – не лучшее приданое в первой половине XX в., когда Германия дважды воевала против России в мировых войнах. Тем не менее ни оно, ни революция не стали помехой на пути к мировой славе и преподаванию в знаменитой Московской консерватории. Что бы ни происходило, все было не так уж плохо. Даже когда добрый друг и гениальный поэт Борис Пастернак увел любимую жену, новая любовь не заставила себя долго ждать. Лучшие ученики стали невольными соперниками, но какими! Любой из них стал бы первым пианистом своего времени, не родись они почти в один и тот же год. Что же касается непонятной до сих пор истории ссоры маэстро с одним из своих лучших учеников, Эмилем Гилельсом, то, как бы там ни было, останется только память об их гениальных свершениях, а пустое – забудется.
Генрих Нейгауз родился 31 марта (12 апреля) 1888 г. в Украине в городе Елизаветграде (сейчас Кировоград). Концертировать начал в девять лет, что неудивительно: ведь семья, в которой он появился на свет, была очень музыкальной. Отец, Густав Вильгельмович, содержал популярную в городе школу игры на фортепиано. Мать была талантливой пианисткой. Кроме того, Ольга Михайловна Блуменфельд имела еще двух довольно знаменитых в России братьев, тоже музыкантов. Двоюродным же братом маленького Гарика, как ласково называли Генриха близкие, был известный польский композитор Кароль Шимановский.
В семье Нейгауз не жалели денег на воспитание детей. Если говорить о музыкальном образовании, то, конечно же, первым учителем всегда был отец. После, для пополнения впечатлений и дальнейшего творческого роста, как это было тогда принято (если позволяли средства), молодежь отправляли в Европу. Маленький Генрих имел возможность неоднократно побывать в Австрии, Германии, Италии. В Вене ему давали уроки довольно известный пианист Леопольд Голдовский и Карл Генрих Барт, в Германии – ученик С. Танеева профессор П.Ф. Юон. И это не считая частого общения с К. Шимановским и А. Рубинштейном, с которыми Генрих был дружен.
С учетом всего вышесказанного совсем не удивительно, что Генриха Густавовича часто называют «типичным гуманистом начала XX века». Он прекрасно знал несколько европейских языков. Это объяснялось не только многочисленными путешествиями. Основным источником его лингвистических, как и многих других, талантов служила семья. Отец был немцем, что давало детям знание немецкого, мать – полька, а между собой в доме было принято говорить по-французски. Впоследствии Нейгауз не раз шутил, используя свои языковые познания, в частности в итальянском. Так, он предлагал пианистов переименовать в фортистов, ведь все в основном играют громко. О самом же своем инструменте говорил, что поскольку на нем, в отличие от клавесина, «возможны процессы усиления и уменьшения силы звука», следовательно, его надо называть «граве чембало кон крещендо э диминуэндо». Как сейчас бы сказали, общий уровень культуры у Гарика был гораздо выше среднего. Особенно когда дело касалось гуманитарных наук, даже философии. Не зря впоследствии специалисты отмечали высокий литературный уровень его профессиональных статей.
Раннее начало концертной деятельности было продолжено уже настоящими длительными гастролями по Италии и Германии с 1904 по 1909 г. Чуть позже, в 1912 – 1914 гг., в целях самосовершенствования Генрих Нейгауз занимается в Школе высшего мастерства при венской Академии музыки. Результатом стала высшая награда этого прославленного учебного заведения. По всем оценкам, молодого человека ждало всемирное признание и блестящее будущее. Однако этому помешала Первая мировая война. Перед самым ее началом юный пианист успел-таки вернуться к родителям. Можно было бы только позавидовать такому везению, если бы по ту сторону у Нейгауза не осталось так много горячо любимых родственников, среди которых и кузина Ада – невеста Генриха. К тому же, по его собственному признанию, «соединение моей фамилии с дипломом Венской академии не сулило ничего хорошего», что означало трудности с работой на любимом поприще.
Вот тогда-то дядя Феликс Блуменфельд посоветовал сдать экстерном экзамены на диплом Петроградской (Петербургской) консерватории, коей он был профессором, что и было успешно предпринято. Полученный документ «свободного художника» позволял преподавать на территории Российской империи, а также концертировать. Нейгауз тут же воспользовался открывшимися перспективами и в 1916 г. отправился в Тифлис (Тбилиси). Там он до 1918 г. успешно преподавал в местном Музыкальном училище Императорского русского музыкального общества. Затем все тот же дядя Феликс пригласил его в Киев, где ему самому предложили должность директора музыкально-драматического института им. Лысенко. Племяннику предлагалось вести класс фортепиано. Украинский период в деятельности Нейгауза продолжался вплоть до 1922 г., когда его по ходатайству А. Луначарского (брат наркома) вместе с дядей перевели в Московскую консерваторию. Именно здесь до конца своей жизни Генрих Густавович реализовывал себя как педагог. Им была создана самая известная за все время существования Московской консерватории пианистическая школа. Причем маэстро был наделен редким даром передавать не только непосредственно исполнительские навыки, но и свой преподавательский дар. Наиболее яркие примеры этого – Л.Н. Наумов и В.В. Горностаева, которая долгое время сотрудничала с телевидением, способствуя всеобщему распространению музыкальной культуры.
После перенесенной в середине тридцатых годов тяжелой болезни у Нейгауза на всю жизнь осталась поврежденной правая рука. Строгий к себе пианист говорил, что его поэтому нельзя называть виртуозом. Вряд ли бы с этим согласился хотя бы один из его слушателей (преподавание было все время совмещено с самым насыщенным гастрольным графиком). Те, кто слышал в исполнении Нейгауза хотя бы один из концертов Шопена или сонату Бетховена (Hammerklavier длительностью 45 минут он выучивал за неделю), согласились бы с Л. Гаккелем, что «виртуоз – это не только руки». «Генрих Великий», как его часто называли, чувствовал музыку сердцем. Говорили, что каждое его новое исполнение любого произведения, несмотря на неменяющуюся трактовку, «дышит живой прелестью свободной, ничем не скованной жизни – все рождается заново – как заново каждую весну на деревьях шумит молодая листва».