1000 и одна жизнь
Шрифт:
Роберт добавил еще к первоначальной сумме – уж больно убедительно говорили американцы. Роберт уже подходил к ложе, когда увидел почти бегущего ему навстречу Алана.
– На кого поставил? – почти требовательно спросил он Роберта.
– На «Рассвет над рекой»…
Начался последний забег. «Рассвет над рекой» почти всю дистанцию бежал ноздря в ноздрю с другой лошадью… До самого финиша не было понятно, какая лошадь придет первой. Прозвучал гонг. «Рассвет над рекой» пришел вторым. Роберт видел лицо Алана. Это было лицо мертвеца. Он смотрел на Роберта глазами, которые, казалось, увеличились вдвое. Роберт смотрел на него спокойно. Следующие доли секунды Роберт запомнит навсегда. Люди еще не успели переварить сообщение, как голос
P.S. Роберт не торопился с получением денег. Когда он направлялся к кассе, американцы шли оттуда с двумя портфелями… Роберт никогда до этого момента не держал в своих руках такую большую сумму денег, принадлежащих лично ему. Он помнил, как чувствовал себя, запакованного в деньги. Оказывается, деньги греют и успокаивают. Он медленно шел на стоянку, где его ждал любимый водитель и его любимый «ягуар», двенадцать цилиндров.
Роберт спокойно подошел к «ягуару». Водитель с улыбкой заметил:
– Вы знаете, сэр, как в Англии говорят после скачек: немного беднее, но счастливее.
– Нет, Альф, эти слова надо менять: мы намного богаче, а значит, и намного счастливее!
Впервые Роберт отблагодарил своего водителя не деньгами компании, а своими личными – водитель получил от него свою месячную зарплату.
Пей до дна?!
Юрий запомнил на всю жизнь один из уроков химии в средней школе. Вообще насчет школы ему здорово повезло. Правда, в начальных классах – тогда первые четыре года назывались начальной школой – с преподавателем Юрию не повезло. Во всех отношениях, как казалось Юрию, это был физический и нравственный урок. Юра, как и все дети, не был ангелом. Но у него было какое-то странное чувство вины. Когда «училка» писала что-нибудь на доске, обращенная своим могучим задом к классу, каждый сразу же переходил к своему любимому делу. Самым распространенным занятием была стрельба из металлической трубки, которая была частью ученической ручки с двумя наконечниками: с одной стороны для карандаша, с другой – для чернильного пера. Вытащив оба наконечника, мальчишки превращали ручку в оружие, из которого стреляли в основном жеваной бумагой, превращая ее в шарик.
Так вот, все всегда ждали, когда объемное и низкое тело Марии Васильевны окажется спиной к классу. Как правило, мальчишки стреляли друг в друга, но часто особо «меткие» стрелки попадали или в доску, на которой учительница писала что-то, или еще хуже – в нее саму. Обычно сильно дувшие в трубку пацаны не отличались точностью. И тогда, особенно когда промахивались несколько учеников сразу, удар приходился и по доске, и по спине, и по заду «училки». Все сразу замирали. Мария Васильевна медленно поворачивалась к классу – и ее большое и жирное лицо (впоследствии Юрка определил, что оно было похоже на лицо Луи Филиппа из учебника истории для средней школы) становилось еще больше, и изо рта ее вылетал вопрос:
– Кто это сделал?
Все молчали. Тогда она выбирала жертву, похожую на виновника. Жертвой каждый раз оказывался Юрка – на его детском лице всегда можно было прочитать выражение виноватого шалуна, хотя виновником он и не был. Далее следовал короткий допрос:
– Юрка, встань! Это ты?
– Нет.
– А кто?
– Я не знаю.
– Как это – ты не знаешь? Тебя что – не было в классе?
– Был.
– Тогда кто?
– Я не знаю.
– Не знаешь? Тогда после уроков оставишь свой портфель у меня и пойдешь за матерью, пусть она придет в школу.
На первой же после урока перемене учительнице было просто узнать, кто из учеников попал в нее. Во время перемены Юрка квасил носы и набивал синяки под глазом или одному, или сразу двум пацанам, которые не признавались, что это именно они, промахнувшись, попали туда, куда, может быть, и не целились, и у них не хватило смелости признаться. Расправа Юрки добавлялась к его преступлениям, и он знал, что теперь целый день у него испорчен. Но только самоличной расправой Юрка приучал пацанов признаваться, когда «училка» допрашивала его, – все-таки никому не хотелось быть им битым. А Юрка был известный боксер, особенно хорошо у него получалось «брать на кумпол» – головой квасить нос. В общем-то с этой «училкой» Юрке жилось несладко. Но с пятого класса, когда по каждому предмету был отдельный учитель, начались золотые школьные дни.
Школа, где учился Юрка, еще в 1905 году была реальным училищем. В старших классах почти все учителя были пожилые люди, некоторые из них оканчивали это реальное училище. Впоследствии Юрий поймет, что самая главная ценность тех педагогов заключалась в том, что это были педагоги по призванию, от Бога, они любили детей. Успешный ученик радовал их, как будто он был их ребенком.
Вот и на том запомнившемся уроке химии пожилая учительница Александра Аристарховна, опросив несколько учеников, закрыла классный журнал и сказала:
– Все хорошо. Я вижу, вы усвоили эту тему. Сегодня мы переходим к другому разделу. Он называется «Спирты».
Как только она произнесла слово «спирты», мальчишка на первой парте, которого она всегда называла «мальчик с ямочками», щелкнул себе по горлу, обозначив всем понятный жест – «выпить».
– Ах ты, ямочки! Что это ты показал? Я тебе покажу! Ах ты негодник! Это ты где научился? – Александра Аристарховна, раздосадованная жестом «ямочек», уже совсем другая женщина, резко отодвинула от себя учебники химии и все другие бумаги, которые она приготовила для урока. – Раздел «Спирты» вы прочитаете сами. Я хочу вам, дети, рассказать о том, что вот такие жесты – это не шутка. Ах, вот этот с ямочками, я тебе покажу!
Все оставшееся время она рассказывала мальчишкам простым языком, какая трагедия ожидает людей, попадающих под влияние зеленого змия. Потом, гораздо позже, Юрка, вспоминая лицо своей учительницы, ее озабоченность и ту страсть, с которой она хотела донести до ребят беду, скрытую в бутылке водки, понимал, что все, о чем она говорила, она скорее всего знала не понаслышке и что она, видимо, прошла через страдания, переживания за близких для нее людей, которых этот зеленый змий «укусил».
Да, те педагоги любили детей. Они беспокоились за них как за своих родных. В этом, может быть, и есть сила учителя – не только любить и знать свой предмет, но и любить тех, кого они учат. В этом отношении Юрию действительно здорово повезло.
Конечно, «зеленый змий» появился еще на заре цивилизации. Причем географическая среда, в которой жил человек, климат, растительный мир, в конце концов – характер самой нации и многое другое в определенной степени диктовали возникновение и употребление того или иного напитка. Мир «змия» разнообразен, и, наверно, видов алкоголя больше, чем видов реальных змей.
Советская система, с ее диктатурой партии, или, как говорил друг Юрия, с ее крепостнической основой, имела свою, отличную от других, философию бытия. Советский народ пил по любому поводу: родился или умер человек, получил образование или получил орден, шел в наступление во время войны или отступал под давлением врага, изменила ему жена или ушла девушка, проиграла его футбольная команда или выиграла, и так далее, и тому подобное. Но ведь почти все и везде во всех странах пьют, с различными вариациями. Вот здесь, наверное, и зарыта собака. Попросту говоря – а как пьют?