1001 Ночь с Тираном. Сказка о Порочном
Шрифт:
–Как интересно,– шейх откидывается на спинку стула и внимательно смотрит на меня. Уже давно общение на тему своей главной страсти в жизни не вызывало во мне такого восторга и отдачи.
–И почему тогда сказки Востока? Ведь европейские сказки не менее интересные, а по ментальности вам намного более близкие…
– Не соглашусь про близость. Восточные сказки- это прообраз всего… Запад вырос из восточных сказок. В этом мое принципиальное убеждение. Они глубже, фактурнее. В них размыты образы плохого и хорошего, что лишает их примитивизма…
– А мне всегда казалось, что 1001 ночь- это как Камасутра. Просто собрание эротических рассказов с незамысловатым сюжетом,
Мне кажется, Шейх Ахмад раздражается от ее слов. Он не показывает свои эмоции, но по чуть резкому наклону головы, слегка поджатым губам- это вполне себе считывается…
–А что думает Елена по этому поводу? Вы тоже считаете 1001 ночью порнографическим фильмом Средних веков?
Наш разговор слегка на грани и вгоняет меня в краску. С другой стороны, мысленно я уверяю себя, что все за столом- взрослые люди. На худой конец, я ведь и правда изучаю эти сказки, многие из которых даже смелее самых откровенных 18+…
–Чтобы правильно оценивать эти произведения, надо понимать их исторический контекст. Именно это меня и привлекает в сказках- они как живой образ человека- не обманут и словно бы машина времени перенесут вас ощущениями в те времена. То, что не способна пока сделать ни одна наука… Так что же мы имеем в то время, когда в благоуханных садах Востока прекрасная Шахерезеда рассказывает свои чувственные истории жестокому халифу Шахрияру?
В Европе мрачные темные времена. Канула в Лету эпоха изысканного разврата. Зашли за горизонт слава и величие могущественного Рима. Североевропейские варвары вторглись и захватили римские дороги и города, где секс стал синонимом пытки и насилия. Куртизанки и гетеры больше не пользуются почетом. Их ремесло- больше не искусство, а стыд, клеймо. Вместо их прелестей воспеваются добродетели святых женщин, предпочитающих страдания бесчестью и разврату. Церковь обещает вечную жизнь – рай или ад, говорит о неотвратимости наказаний за любые плотские радости. Борьба со смертельными грехами становится борьбой с собственными удовольствиями, ибо что, как ни радости полового сношения, вкусная пища и человеческие амбиции их составляют. Календарь человека строится не вокруг громких пиршеств с возлияниями, а от перехода от одного строгого поста к другому. Секс без вероятности продолжения рода считается грехом и вовсе не нужным.
Одним словом, в Европе тех времен мы не видим места для удовольствия, что не сказать о Востоке. Вот историческая реальность, на фоне которой и разыгрывался сюжет этих упоительных историй.
– Тем удивительнее смотреть на то, как колесо истории отыграло истину назад… Теперь Восток смотрит на Запад как на оплот аморальности…– вставляет многоуважаемый Посол,– ни в коем случае не хочу обидеть щедрых и достойных жителей Мармарики, Величайший Шейх, но варваров теперь и на Востоке хватает… О чем красноречиво свидетельствует то, как Вы самолично с ними боретесь, день ото дня искореняя невежество…
Шейх Ахмад слегка усмехается, отрезая кусок мяса.
–Мне кажется, Елена Прекрасная говорила немного о другом, Ваше Превосходительство… То, что она описывала в контексте истории того времени, не исключает семейной добродетели и верности, соблюдения морали и уважения к религии. Речь идет о другом. Об основах. Мы, арабы, никогда не стеснялись радостей для своей плоти. Когда я смотрю на красивую женщину, я хочу ею обладать,– говорит он и в этот момент опаляет меня таким взглядом, что я едва не прыскаю набранной в рот водой,– я знаю, какое удовольствие могу ей дать, а она на интуитивном уровне чувствует, какое удовольствие может получить от меня… Мы, арабы, не стесняемся этого на уровнях инстинкта, но никогда не перейдем черту моральной дозволенности, потому что это уже не про инстинкты, а про образ жизни и поведения. Мы не уничтожаем свою природу, не умерщвляем свою плоть, но обуздываем её. Например, я никогда не позволю себе чего-то предосудительного в отношении женщины, которую уважаю или же кто является частью семьи, которая пользуется моей благосклонностью. Но в то же время, я не собираюсь умерщвлять свою плоть и доказывать себе, что вожделеть кого-то- это грехопадение. Лучше я возьму в эту ночь другую и буду представлять на ее месте ту, что хочу сделать своей, но по какой-то причине не делаю…
Он заканчивает свою тираду, поднимает бокал и салютует мне с улыбкой.
Глава 5
Глава 5
Боже. Он смотрит на меня. Говорит такие вещи и смотрит. Это игра? Прямой намек? Или все-таки безобидная беседа…
– Устаз Николай,– вдруг резко переводит разговор на совершенно растерявшегося в этом странном диалоге моего отца,– Ваши истории про ход раскопок интересны не менее самых витиеватых сказок. Как протекают дела на концессии?
– В начале прошлой недели нам удалось наткнуться на удивительное захоронение. Оно датируется временами поздней Византии, но тем не менее, содержит при себе весьма интересные записи, которые удалось частично восстановить. Это описания географических топонимов исторических объектов в окрестностях оазиса Сивы. Возможно, это ключ ко всему…
– Вы все еще надеетесь найти изумрудные скрижали?-скептически произнес польский посол.
–Изумрудные скрижали?– удивленно вклинилась в разговор Анка.
– Изумрудные скрижали- важнейший памятник герметизма, получивший широкое распространение в латинском переводе,– начал по-научному мой отец, как обычно, совершенно не задумываясь, что скорее всего, за этим столом такие слова и термины знакомы только мне. Ну… и возможно, Шейху Ахмаду…
–Согласно легенде, -вмешалась я, чтобы хоть немного перевести заумные слова на понятный язык,– текст скрижали или другими словам, дощечка с написанным на ней священным текстом, был оставлен Гермесом Трисмегистом- сводным древним божеством с триединой природой – на пластине из изумруда в египетском храме и обнаружен на могиле Гермеса самим Александром Македонским. По одной из распространённых версий толкования «Изумрудной скрижали», на ней записан рецепт алхимического Великого делания, то есть рецепт получения философского камня, который превращает любой материал в золото. Вот эту истину и пытается постигнуть мой отец…
–Эту истину мы все мечтаем постигнуть, сказочница Елена,– говорит Шейх Ахмад,– найти чистое золото среди подделок- это ли не главная истина, к которой мы все стремимся, вне зависимости от того, о чем мы говорим: дружбе, любви, богатстве, власти…
–Вы правы, Шейх Ахмад,– невольно опускаю глаза.
Во мне словно уже не осталось сил противостоять силе энергетики этого мужчины. Я выжата, как лимон.
Он принимает мою умозрительную капитуляцию и тоже вроде как ослабляет хватку из постоянного пристального внимания.