11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
Шрифт:
Конечно, существуют серьезные травмы позвоночника, когда человек оказывается обездвижен, крайние формы диабета или эндартериит, когда вынужденная мера – ампутация конечностей. Да, вот такая правда жизни. Но если лечиться нормально – то есть своевременно и полноценно, то ведь можно и не довести до ампутации. А мы как рассуждаем: раз врачи у нас плохие, мы к ним ходить не будем, рекомендации их выполнять не будем и помрем благополучно. Всей медицине назло. Отомстим эскулапам.
Честно говоря, я никак не могу запомнить, в каких ситуациях нужно прикладывать
Но не все такие образцово-показательные личности, как я. Совсем недавно одна моя коллега пришла на работу с распухшей коленкой. Случай банальный: поскользнулась, упала. Почему Вика сразу не обратилась к врачу? Потому что знала, что «при ушибе надо то ли погреть, то ли похолодить».
Мой знакомый хирург – замечательный, кстати, специалист – говорит, что нередко ампутировать конечности приходится именно потому, что пациент, занимаясь самолечением, между «погреть» и «похолодить» выбрал не тот вариант.
– Согласна. Мы ведем себя неправильно, избегая визитов к специалистам. Но вот что я тебе скажу. И меня, представь, поддержат миллионы: народ боится врачей. Да, наверное, это глупо, но совершенно объяснимо. Во-первых, никому не нравится идея про хронические болезни, все хотят чуда, которое, кстати, обещают экстрасенсы. А во-вторых, отношение, с которым человек сталкивается в поликлинике или в больнице, только усугубляет его и без того печальное положение.
Извини меня, конечно, за занудство, но позволь процитировать тебя же из предыдущей главы: «Почему экстрасенсы пользуются огромной популярностью у населения? Потому что эти люди продают не колдовство, а надежду. Потребность в надежде – велика и огромна, а сама надежда действительно обладает огромной ценностью». Отказывая пациенту в праве на надежду, врачи сами гонят его к колдунам.
Полагаю, Курпатов понимает, что его соавтор не обращается за рекомендациями к «волшебникам»?
– Мне не надо, чтобы доктор рыдал у моей постели, но я хочу, чтобы мы были единомышленниками в борьбе с болезнью.
Этот ужас я до сих пор вспоминаю с содроганием. Я попала с больницу с непонятным для меня диагнозом: четыре слова, звучавшие загадочно и довольно изящно. Видя, что название болезни не производит на меня никакого впечатления, врачи, собравшиеся в палате, сочли своим долгом торжественно объявить: «Это очень тяжелая болезнь». Наверное, им показалось, что я недостаточно сникла. Подумав, заведующая отделением добавила: «Вы даже не представляете, насколько тяжелая».
Так началась моя борьба за выживание. Я боролась с болезнью, и мне очень хотелось, чтобы доктора были в моей команде. Но они оставались в роли строгих судей, выписывающих мне штрафные очки за неудачи.
Я все время пыталась перевести наш разговор в конструктивное русло: что нужно делать, чтобы выздороветь?
Я видела, как раздражаю врачей дурацкими вопросами: что лучше есть и пить, какие физические упражнения выполнять. На лицах всех медиков, прочитавших в истории болезни диагноз, тут же появлялось общее выражение: да какая уж теперь разница… Врач не скрывала ироничной улыбки, застав меня делающей зарядку под веселую музыку. Кажется, она искренне не понимала, почему двадцатилетняя девочка столь упорно сопротивляется приговору, вынесенному докторами.
Увидев через пару недель, что спицы и нитки так и не заменили на тумбочке французский словарик, заведующая отделением обратилась к маме: «Вашей дочери придется сменить профессию. Будем надеяться, что она сможет закончить университет, но работать журналистом… Ей нужна тихая, спокойная работа – где-нибудь в библиотеке или лучше дома».
– Шекия, я все понимаю, что ты говоришь, и, конечно, я такое отношение врачей, которое, к сожалению, встречается, совсем не оправдываю. Но я хочу, чтобы ты поняла, о чем я толкую. Проблема в том, что, когда пациенты, в целом, не доверяют врачам, врачи перестают доверять пациентам. Это кризис доверия такой, понимаешь? А если врач не доверяет пациенту в элементарных вещах, в том, что, например, тот будет принимать предписанные ему препараты, а не мочу пить, – будет ли он сам совершенствовать свои знания в области реабилитации, неспецифической терапии и так далее? Если даже таблетки не пьют, буду я узнавать, как еще можно лечить это заболевание?.. Вряд ли.
Если водители отказываются лечить поломавшиеся моторы, придет ли мне в голову совершенствовать себя в сфере автомобильного тюнинга? Да ни в жизнь! И в результате мы имеем врачей, которые тупо и по минимуму делают свою работу. Причем, в целом, этого даже достаточно – того, что они делают. Всегда можно больше и лучше, но есть порог, за которым выигрыш от вложений становится несоразмерен самим этим вложениям, то есть – усилий может затрачиваться масса, а здоровья от этого намного больше не станет. В конце концов, ты же вылечилась, «несмотря» на все старания медиков, профессию, к счастью, менять не пришлось.
Это супер, что ты заняла такую боевую позицию. Мне, знаешь ли, когда я парализованный лежал, тоже ничего оптимистичного не говорили. Мягко выражусь… Но я понимаю – врачи, во-первых, всегда боятся худшего, а во-вторых, ну не всегда они могут рассчитывать на нас – пациентов. Не всегда! Мягко выразился!
– Может, ты прав: большинство людей, заболев, не собираются лечиться. Любые ограничения для них – как личное оскорбление. Когда моей соседке по палате сказали, что теперь ей придется сесть на жесткую диету, она прямо-таки обиделась на доктора. И потом прятала от врачей баночку с солью. Кстати, почти все отделение дружно обманывало медперсонал, поглощая по вечерам запрещенные вкусности. Но я-то вела себя совсем не так! Я очень, понимаешь, очень хотела выздороветь.