11 самых актуальных вопросов. Страхи большого города
Шрифт:
– Ну да, ты прав, в выходные надо отдыхать. Я вот, например, стараюсь никому не давать домашний телефон – чем я хуже бизнесменов?
– А на работе не переживают?
– Да нет вроде, – не заметила я подвоха.
– Обязательно дай им свой номер – чтобы они могли позвонить: вдруг что-нибудь с тобой случится! А судя по твоей тревоге, мы все в большой опасности. И судя по всему, это «что-то» может произойти с минуты на минуту.
– Доктор,
– Страх подсказывает тебе: «Звони до потери сознания!» Но вместо этого нужно сложить руки в замок и объявить: «Не буду звонить, потому что это невротическое поведение». Шекия, ну посуди сама: вот ты, будучи «в тревоге за близких», наберешь номер их телефона и на том конце тебе отвечают – «Все в порядке!» – что ты испытаешь в этот момент? Удовольствие! Как здорово, все живы-здоровы. Я их только что похоронила, а они живы-здоровы. Какое же это счастье! То есть, у тебя сначала невротическая тревога, а затем – удовольствие. И что делает это удовольствие?.. Правильно, оно подкрепляет твою невротическую тревогу, а ты, таким образом, постепенно превращаешься в неврастеника. Поэтому если ты запретишь себе эти назойливые звонки, то лишишь себя удовольствия, которое подкрепляет твою привычку бояться, и сможешь избавиться от этого «телефонного невроза».
Через несколько минут я пожалела, что рассказала Курпатову, как однажды вернулась домой очень поздно и кинулась звонить сестре. Оказалось, что она уже спала: на следующий день ей нужно было очень рано ехать на работу. Конечно, я почувствовала себя виноватой.
– Понимаешь, я весь вечер не могла до нее дозвониться, а потом у меня «сел» мобильный. Вот и позвонила ей после полуночи, – оправдываюсь я.
– Ну и как это выглядело? Твоя любимая сестра смертельно устала, еле добралась до постели, счастливо завернулась в одеяло и заснула сладким сном младенца. А ты трезвонишь ей посреди ночи с воплем: «Почему ты не сообщила, что жива?!» Ну, во-первых, это достаточно странно – извещать своих родственников перед сном, что ты еще не умерла. А во-вторых, ты купила свое спокойствие комфортом сестры, заплатила за него ее нервным подергиванием среди ночи. Так кого ты, на самом деле, любишь – себя или ее?
– Я даже отказываюсь отвечать на такой возмутительный вопрос!
– Так и напиши. Я сам отвечу: ты сделала это для себя – выбрала максимально удобную и незатратную форму заботы. Да еще подсознательное удовольствие испытала за ее счет.
Ну и за что мне досталось? Между прочим, большинство людей ведут себя точно так же, как я: тревожатся за близких и могут расслабиться, только убедившись, что все в порядке. Взять ту же Милу: конечно, история с ее сыном-переростком звучит несколько комично, но я могу ее понять. В конце концов, какая разница, сколько человеку лет, если он тебе дорог!
– Правда, звонить три раза в день – многовато, – пытаюсь я задобрить своего доктора.
– А сколько достаточно? Один раз посреди ночи? – все-таки зря я была искренней. Следовало прикрыться какой-нибудь мифической подружкой. – Твоя Мила за счет собственного ребенка постоянно создает у себя ощущение спокойной и замечательной жизни: в любой момент набирает его номер, сын отвечает, что все прекрасно, и она испытывает настоящее удовольствие на ровном месте.
Она придумала себе ужас – прямо-таки похоронила сына в своем воображении, от чего возбудилась страшно, а дозвонившись, облегченно вздохнула. При этом ей и в голову не приходит, что эта беда может произойти с ним через пять минут после их разговора. Так что, быть с ним на связи постоянно, в реальном времени? Веб-камеру, может быть, установить у него на затылке и постоянно наблюдать – что да как? Но вот она позвонила и успокоилась – можно с чистой совестью веселиться до тех пор, пока снова не взбредет в голову ужасный ужас. И тогда она снова бросится набирать сокровенный номер и получать дармовое удовольствие.
Да, действительно, так ведут себя многие – и что с того? Если все сойдут с ума – это не повод объявить безумие здоровьем. И при этом никто ведь не хочет признать, что своими звонками они вовсе не оказывают своим близким никакой помощи. Вы его спасти надеетесь этим звонком, или как? Кроме того, если с человеком действительно что-то страшное случилось, он же не возьмет трубку. И какой смысл звонить? И что дальше?
– Вот я и говорю: потому и переживают люди, что не знают, куда бежать и что делать!
– Нет, как только тебе не отвечают на вызов, надо сразу же и срочно ставить на уши МЧС, чтобы они поехали, посмотрели: не сидит ли твой близкий в туалете, не моется ли он в душе (без телефона, разумеется), не занимается ли, например, сексом, или не спит, например, потому что устал как вол…
У меня Лиля, как и большинство выдающихся писателей, с временем не дружит. Если куда-то она и приходит вовремя, то только потому, что случилось что-то из ряда вон выходящее. И вот, например, я звоню ей поздно вечером из Москвы, после съемок, а ее мобильный выключен. Я понял, что она зависла где-то «вне зоны действия сети». Или дома не «ловилась» сеть – мы же за городом живем. Или она просто забыла зарядить телефон, что тоже случается.
Так что, по-твоему, я должен был делать: в Питер лететь или разбудить всех наших родственников и друзей в Питере, чтобы они повскакивали из своих постелей и принялись ее с фонарем по всему городу разыскивать, чтобы меня успокоить? Мы созвонимся утром. А если что-то, не дай бог, случилось, ну не дай бог… Она или сама мне позвонит, или мне позвонят. Если же случилось что-то такое, что она не может ответить мне по телефону, то мой звонок ничем не сможет ей помочь.
А люди, о которых ты рассказываешь, переживают, потому что уже сочинили целое кино про то, как все их родственники лежат в морге. Я только не понимаю, почему нужно сразу решить, что с человеком произошло несчастье? Мы что, на вулкане живем? Или у наших родных ярко выраженные суицидальные наклонности, и если человек не подошел к телефону, значит, его уже нет в живых? Плохие новости всегда находят нас сами. Если что-то случится, будь уверена, нам сообщат.