12 маленьких радостей и одна большая причина

Christin_Collins

– Блокировка достаточно сильная, чтобы… – выпалил мужчина, но я тут же прервала его монолог, поскольку чувствовала, что он продлится еще минут сорок, а вот смысла не будет никакого.

– Чья блокировка? Кто ты такой? Кто я, черт возьми, такая?! – схватив опешившего Гарри (или не Гарри?) за ворот рубашки, я продолжала кричать: – Я хочу это знать. Верни мне мою память, ублюдок!

– Изабелл…

– А может я и не Изабелл вовсе. Может, я какая-то Ингрид или Астрид, а может, упаси Господь, Матрена?! – грязно выругавшись, я отпустила ткань и, обессилев от собственной ярости, отошла к самым перилам,

оставив оппонента позади. Голова чертовски раскалывалась, а в мыслях маячил такой знакомый образ. Вот он, совсем рядом, стоит только протянуть руку, но вот, когда мне кажется, что я наконец смогу его поймать, он снова ускользает во тьме, не позволяя мне себя вспомнить. От обиды на себя и весь развалившийся от одной фразы мир хотелось плакать.

– Он ведь где-то совсем близко, – едва слышно прошептала я, закусив соленую от слез губу. Перила были покрыты льдом, а холодный ветер не добавлял причин стоять на балконе при минусовой температуре, но я все равно оставалась на месте, вглядываясь в огни ночного города. Мне нужен только небольшой толчок, еще одна фраза, один знак, и я вспомню его, обязательно вспомню.

Колючий ветер обжигал разгоряченные щеки и с легкостью проникал сквозь свитер, заставляя съежиться, но я не обращала внимания ни на что. Голова раскалывалась от фрагментов чьей-то жизни, мешая мне, и так беспомощной, отделить выдумку от реальности. Встав ногами на нижнюю из пяти перекладин ограды у самого края балкона, я, срывая голос, прокричала вниз:

– Какого черта я ничего не помню? Неужели я не имею права знать правду о самой себе?! – закашлявшись от попавшего в рот снега, я продолжила уже хриплым шепотом. – Господи, неужели я схожу с ума? В чертовы двадцать пять лет?

– Изабелл, слезь оттуда! – раздался сзади мужской голос, и я уже хотела повернуться, чтобы огрызнуться в ответ, но от резкого движения в сторону нога скользнула по обледенелому поручню. Потеряв равновесие, я, ведомая ветром, перегнулась за перила и полетела вперед, едва успев зацепиться левой рукой за одну из перекладин.

Подтянув следом и вторую руку, я случайно глянула вниз: шквал ветра метал снег под моими ногами, размывая очертания машин и прохожих, кажущихся мелкими незначительными фигурками, которые были так далеко внизу. Крикнув от страха, я опять закашлялась и тут же сцепила зубы, чувствуя, как пальцы медленно скользят по льду. На одно мгновение весь страх исчез, а в голове пронеслось только одно: «Тебе больше не придется страдать». И правда, смогу ли я жить сумасшедшей? Вряд ли это так просто, когда не узнаешь родных, которые вскоре от тебя отвернутся…

– Дай руку, – Гарри уже тянулся ко мне, надеясь вытянуть до того, как пальцы разожмутся.

– Нет.

Внизу так маняще горели фонари. Могила матери, стоящее рядом надгробие отца, отказы в издательствах, сжигание собственных рукописей по одному листку с помощью зажигалки в собственной ванной, татуировка – вихрь несвязанных между собой деталей неожиданно трансформировался в нечто, что можно было бы назвать мемуарами незадачливой Изабелл Винтер. Вспомнились даже пузырьки со снотворным, стоящие в ящичке в ванной в коробке от лосьона для волос, чтобы не смущать возможных посетителей. Если такого исхода хотела настоящая я, еще до промывания мозгов, то почему у декорации

будут другие желания?

Одна рука бессильно опустилась вниз.

– Прекрати, дурища! Я не для этого старался последние две недели, не для этого программировал на счастливую старость и десяток внуков с подходящим человеком… – голос Гарри странно изменился, но я лишь отмахнулась от этой маленькой детали, разозлившись на то, что кто-то смеет решать за меня.

– Я бы тебя сейчас ударила, но, как видишь, занята предсмертной медитацией, так что оставь меня наедине с моим сумасшествием.

– Это не сумасшествие.

– А что это тогда?!

– Ты действительно хочешь вспомнить?

Да.

Снежинки. Сначала одна, задорно кружась, приземлилась прямо на кончик моего носа, затем другая, а через несколько мгновений все вокруг блестело от танца ослепительно-белых кристалликов льда. Вот оно.

– Посмотри в небо. Что ты видишь? – раздался за спиной до боли знакомый голос. Первым же порывом было поднять голову и удостовериться в том, что это не мираж и не галлюцинация, но слова сами собой сорвались с языка, поддержав эту игру:

– Тучи вижу. Но снежинки мешают, лезут в нос и глаза.

– Вот видишь, опять негатив – тучи темные, снежинки мешают, лежать холодно, этот придурок прикопался, – раздался насмешливый ответ, – А я вижу прелестные ватные облака и миллионы неповторимых снежинок, непохожих одна на другую. А еще рядом со мной сейчас самая удивительная девушка, которую я когда-либо встречал. Видишь разницу, Иззи?

– Теперь вижу, – дрогнувшим от слез голосом ответила я. Эти же слова, один в один, мы говорили друг другу каких-то две недели назад, лежа в снегу и считая звезды. Все встало на свои места, магическим образом разложилось по полочкам, будто и не было никакого расставания. Медленно посмотрев вверх, я улыбнулась сквозь слезы: надо мной высился улыбающийся архангел.

Не веря своим собственным глазам, я с усилием протянула руку и уже через несколько мгновений оказалась в надежных руках раскрасневшегося от мороза или волнения Габриэля. Каково же было удивление мужчины, когда вместо того, чтобы броситься в его объятия, я накинулась на него чуть ли не с кулаками:

– Ах ты скотина такая, это что вообще было?! – крича во всю мощь осипшего голоса, я колотила пернатого, вкладывая в удары всю свою злобу. Для любого другого представителя якобы сильного пола это могло закончиться трагично, но мне повезло с железобетонным избранником. – Кто тебе позволил распоряжаться моими мозгами, засранец небесный? Или тебе давно перья не выдергивали и ты соскучился по острым ощущениям?!

– Изабелл, может ты… – Габриэль старался угомонить меня, поймав за руки и притянув к себе, но я упорно барахталась, не давая сказать ему и слова.

– Нет, не может! Гаденыш ты пернатый, а если бы я совсем рехнулась?!

– Зато сейчас ты прямо эталон здравомыслия и психического равновесия, – устало вздохнул он, уворачиваясь от очередного подзатыльника.

– Ах это я психическая?

– Да я не это имел в виду и вообще…

– Плевать мне на твое «вообще»! У меня теперь психологическая травма на всю оставшуюся жизнь, а он еще и шутить смеет. Козел ты горный, а не архангел, и душа твоя черная, как фантазия Малевича!