12 невест миллионера
Шрифт:
– Вряд ли тут найдется точка, с которой можно увидеть всю территорию сразу, – возразила я, потому как сама битый час безрезультатно искала эту самую точку в надежде углядеть с нее антенну. – Погоди-ка… – Я шлепнула себя по лбу: – Камеры наблюдения!
– Ну да, я так и подумала: черт сидит где-то в домике и смотрит на экран, – кивнула Катя. – Я ведь почему за простынкой спряталась? Может, эта камера не такая зоркая, как человеческий глаз, и на расстоянии не покажет разницу между стеной и тряпкой. Тогда, может статься, на этот раз не заметит меня шустрый черт!
– Надо, чтобы заметил, – немного подумав, решила я.
Камеры в моем представлении естественно дополнялись мониторами и компьютерами.
Вполне возможно, что там, где прячется Катин черт, есть все то, чего мне так сильно не хватает: спутниковое телевидение и Интернет!
– Катька, давай объединим усилия, и ты поможешь мне, а я помогу тебе! – предложила я. – Обещаю, позже мы непременно прорвемся к морю, но сначала узнаем, где логово сторожевого черта!
– Давай. А как мы это узнаем?
Она не колебалась ни секунды!
– Наш человек! – уважительно сказала моя Тяпа.
Определенно, Катерина Максимова из Рязани и Татьяна Иванова из Краснодара были сестрами – если не по крови, то уж точно – по разуму.
– Педи му, – что по-гречески означает «дитя мое», с утра сказала Косте мама. – Педи му, у меня очень дурное предчувствие!
– Ай, мана! Налей мне лучше еще кофе! – отмахнулся от встревоженной родительницы взрослый сын.
Тридцатисемилетний Коста нисколько не расстроился из-за обращения «мое дитя», ибо чадолюбивые греки называют так своих отпрысков вплоть до глубокой старости последних. А вот мамины дурные предчувствия его угнетали. Как нормальный грек, Коста предпочитал сложным переживаниям простые радости.
Заканчивая завтрак, он выпил вторую чашку кофе и поспешил самостоятельно ее вымыть, чтобы озабоченная мама не принялась разглядывать разводы гущи на дне. Разговоров о предчувствиях, да еще дурных, Косте ничуть не хотелось.
Он предвкушал приятный долгий день в прохладной затемненной комнате. Удобно расположившись в кресле у монитора, он будет с детским интересом рассматривать картинки в шестнадцати окошках, время от времени увеличивая то или иное изображение, чтобы изучить его получше.
Обычно самые интересные картинки приходили с камеры у бассейна, но иногда также радовали его балконы и террасы, куда сонные девицы, бывало, выскакивали нагишом. А не далее как вчера Косту неожиданно побаловала камера, направленная на глухую ограду. Обычно там вовсе не на что было посмотреть, но чудеса случаются и на пустом месте. Одна из девушек потеряла сережку, а потом долго искала ее, следуя вдоль стены в глубоком поклоне и настойчиво демонстрируя камере свою плавно покачивавшуюся пятую точку в микроскопических стрингах.
Нормальные греки – не трудоголики, и прежде Коста воспринимал необходимость регулярно работать как разновидность божьей кары. К тому же раньше, когда в имении не было девушек, сидеть за монитором было откровенно скучно. Теперь – совсем другое дело!
Теперь Коста свою работу почти любил.
Но человек предполагает, а боги располагают. Новый день превратил беднягу Косту в игрушку всей команды древнегреческих небожителей, и, должно быть, олимпийцы здорово повеселились, наблюдая за ним.
Русскую поговорку «Где тонко, там и рвется» Коста никогда не слышал, но по опыту знал, что неприятности, уж если они случаются, происходят в самый неподходящий момент.
Сиеста, с точки зрения нормального грека, совершенно точно являлась неподходящим временем для всплеска бурной деятельности. К сожалению, заполонившие имение девицы коренными жительницами Эллады не были, а потому и не имели уважения к свято почитаемой древнегреческой традиции послеполуденного отдыха.
Симпатичная, как все они, особа с серебристыми, словно ветви оливы, волосами начала свое первое восхождение на трехметровую стену сразу после обеда.
Изображение карабкающейся на ограду девицы передала на монитор охранника камера номер три.
Сначала Коста не поверил своим глазам.
Он бы еще понял, если бы стену имения штурмовали с внешней стороны – в конце концов, захват чужих угодий, городов и даже целых островов был вполне в духе другой древнегреческой традиции, давно пресекшейся, но незабытой. Однако девица лезла не в имение, а из него, и вот это было очень странно! Ни одна нормальная греческая девушка не стала бы рваться на скудные вольные хлеба, имея неограниченную возможность кататься, как овечий сыр в оливковом масле.
– Иностранка! – закатив глаза, пожаловался Коста вентилятору на потолке.
Вентилятор зарубежного производства ответил ему неопределенным гудением.
Коста выбрался из кресла, сердито натянул поглубже кепку с длинным козырьком, глубоко вздохнул – и вынырнул из прохладного затемненного помещения в белый ад.
Белыми были раскаленные камни, стены, солнце в небе, сами небеса и холщовые штаны свободолюбивой иностранки.
Вовремя подоспевший Коста ухватил ее за лодыжку и сдернул вниз, при этом урезонивающе рокоча «Спокойно, спокойно!» – на греческом, которого девица явно не знала.
В свою очередь, Коста не понял длинной энергичной фразы на русском.
И слава богу, что не понял! Мог бы обидеться за маму.
– Я к морю хочу! Море! Плавать!
Непонятливый Коста покачал головой.
Языковой барьер казался непреодолимым, но девушка с оливоподобными волосами штурмовала его так же решительно, как и стену. Она перешла на язык жестов: сначала сделала волнообразное движение рукой, затем сложила вместе ладони, немного подержала их перед грудью, потом широко развела руки в стороны и одновременно шумно выдохнула.