12 невест миллионера
Шрифт:
– Да, это проблема, – с легкостью согласилась я и снова уставилась на закатывающееся солнышко.
Катерина поерзала и решительно объявила:
– На операцию по уменьшению бюста я не соглашусь – за все их миллионы!
– И это правильно.
Катька никак не могла успокоиться.
– А волосы? – встревоженно спросила она. – Как ты думаешь, что они будут делать с нашими волосами?
– Я слышала, как Ля Бин объяснял Просто Бобу, что с прической он поработает позже, потому как это дело гораздо более долгое, чем макияж.
– Вот! – Катька взволновалась пуще прежнего. – Значит, будут красить! А может, еще и завивать или даже стричь! Кто ее знает, ту мадам, вдруг она была брюнеткой со стрижкой полубокс? Или вообще – плешивой? А я – натуральная блондинка! И оттенок волос у меня такой редкий, что парикмахеры не рекомендуют перекрашиваться, потому что вернуть свой родной цвет мне уже никогда не удастся! И стричься я не хочу, я семь лет косу растила!
– Значит, пошлешь капризного миллионера к чертовой бабушке и вернешься со своей косой в родную Рязань! – потеряв терпение, рявкнула я. – Давай помолчим немного, а? Смотри, какая красота!
– Да, крепкие булки! – восхитилась моя собеседница.
В мою концепцию гастрономического заката булки не вписывались. Мимолетно удивившись тому, какие разные у нас с Катькой ассоциации, я отвернулась от нее и тут же поняла, что мы восторгались разной натурой.
У Катерины слюноотделение вызвал не помидорно-масляный закат, а темнеющая на его фоне аппетитная мужская фигура. А «булками» она назвала действительно крепкие, гладкие, бронзовые ягодицы, которыми мы могли любоваться беспрепятственно, потому что их счастливый обладатель безмятежно прогуливался у бассейна голышом.
Хотя нет, он не вольно прогуливался, он с томящей медлительностью погружал в воду сачок на длинной палке – чистил бассейн.
– Так это же наш Аполлон! – по-детски обрадовалась знакомой обнаженной натуре Тяпа.
Бронзовый красавец обернулся.
– Т-с-с-с… Давай-ка и впрямь посидим тихонечко! – прошептала Катерина, удобно устанавливая подбородок на кулачках. – Полюбуемся молча, чтобы не спугнуть красоту!
– А где же его рыжекудрая Афродита? – задумалась Нюня.
В понимании моей правильной девочки, для полной гармонии Аполлону не хватало постоянной партнерши.
Тяпа невинным голосом поинтересовалась: нет ли у меня, случайно, с собой рыжего парика? Я легко угадала, к чему она клонит, и невольно задумалась: вот интересно, сейчас, когда стараниями маэстро Ля Бина у нас с Аполлоновой подружкой одной лицо, перепутал бы он нас или нет? В сумерках, в парике и – хотелось бы – в экстазе?
Мысль была увлекательная, я затихла, и в нашем с Катькой и Дискоболом шалаше установилась тишина.
Маэстро было скучно.
Конвейерно-поточная работа утомила его морально, но не физически, и обессиленно упасть в одинокую постель Ля Бин был не готов. Ему хотелось рассеяться и развеяться, но принимающая сторона не проявила понимания душевных и физических особенностей творческой личности. В качестве единственного вечернего развлечения Жюлю был предоставлен закат. Он был прекрасен, но Ля Бин и сам хотел бы куда-нибудь закатиться.
И не в одиночку, как красно солнышко, а в приятной компании.
С компанией тоже не сложилось. Улыбчивый симпатяга Мик сразу после фотосессии куда-то исчез, и маэстро почувствовал себя обманутым.
– Что, Жулик? Некуда податься, некому отдаться? – насмешливо хохотнула Мария, уютно устроившаяся в шезлонге с бокалом в руке. – А ты поменяй ориентацию. Видал, сколько тут девок!
– Глаза бы мои их не видели! – с чувством огрызнулся Ля Бин.
Мария демонически захохотала.
Обиженный Жюль повернулся к ней спиной, ушел в угол террасы и перегнулся через бортик так далеко, что со стороны сделался похож на скульптурную фигуру на носу корабля.
Дивное зрелище вознаградило его за это физкультурное упражнение.
Несколькими ярусами ниже, на просторной площадке у бассейна, в героической позе Аполлона, отринувшего стыд, нагишом купался в лучах заходящего солнца великолепно сложенный молодой человек.
По роду деятельности и из любви к искусству маэстро Ля Бин прекрасно знал анатомию. В косых лучах, подчеркивающих рельеф тела, он с неподдельным интересом и удовольствием рассмотрел безупречные очертания самого большого мускула человеческого организма – большой ягодичной мышцы – и почувствовал быстро растущее желание продолжить осмотр. Не упуская ни единой детали, вплоть до самой мелкой в человеческом теле стременной мышцы, достигающей длины всего в 0,127 сантиметра и контролирующей слуховую косточку среднего уха.
Разумеется, разглядеть эту и другие интересующие Жюля подробности возможно было только в самом тесном контакте с объектом.
Маэстро не глядя отставил в сторону свой бокал, промахнувшись мимо парапета сантиметров на двадцать.
Полупустой стеклянный сосуд со свистом ухнул с трехметровой высоты и звонко разбился о терракотовую плитку этажом ниже.
– Посуда бьется – жди удачи! – прокомментировала непочтительная помощница маэстро.
Воодушевленный Ля Бин одной рукой взлохматил кудри, другой пощипал себя за щеки и устремился к бассейну.
В расстегнутой до пояса черной шелковой рубахе и черных же брюках, о которых маэстро точно знал, что они его стройнят, он, как ему хотелось думать, выглядел красивым и порочным.
Это был запланированный им отклик на такой облик.
К сожалению, спустившись с балкона, Жюль потерял из виду вожделенного красавца, хотя и не утратил желания поближе с ним познакомиться.
В комплекте эти обстоятельства обеспечили маэстро одинокую прогулку, затянувшуюся надолго.
Говорят, можно бесконечно смотреть на огонь, на воду и на то, как работают другие люди. Чистка бассейна в отблесках закатного пламени сочетала все три компонента, и мы с Катериной наблюдали за этим процессом, не замечая, как летит время.
Солнечный помидор расплылся в томат, красное сделалось черным. Небо удивительно быстро потемнело и накрыло наш остров, как дуршлаг, только звезды светлели на нем частыми дырочками.
Закончив свою работу, Аполлон застыл на бортике бассейна, точно мужской вариант садово-парковой скульптуры «Девушка с веслом» – «Юноша с сачком». Точнее даже, с сачком и ручным фонариком: он включил свой осветительный прибор, когда тьма сгустилась настолько, что у меня возникло странное ощущение, будто я зависла в невесомости в центре мыльного пузыря.