Совок 4

— Ох, ты! Сережа Корнеев появился! Ну здравствуй, Сережа! — сардонически ухмыльнулась барышня, — А ведь я знала, что ты скоро прибежишь! Вот только не думала, что настолько скоро! — в голосе и словах её сквозила язвительная неприязнь, которую она и не думала скрывать.

Особого дружелюбия при встрече от Эльвиры Юрьевны я не ожидал, но и такой холодной отповеди предполагать тоже никак не мог. Что-то здесь было не так.

— Ничего ты не знала, не ври! — понимая, что и здесь приюта мне не светит, выбирать выражений я не трудился, — Не могла ты этого знать.

Хотя бы потому, что я и сам только час назад узнал, что буду у тебя здесь! — я уже начал разворачиваться, чтобы уйти подальше от этой злой и насмешливой женщины.

— Так ты же здесь под моими окнами уже три часа стоишь! Сам только что сказал! — по-плебейски гоготнула Эльвира, — Ты, Корнеев, только бабам врёшь на каждом шагу или ты врун врождённый? Ты патологический, так сказать, врун?

— Врождённый, Эльвира Юрьевна, врождённый и патологический! — я уже сделал несколько шагов прочь, когда услышал в спину остановивший меня вопрос.

— А откуда ты узнал, что дело по Воронецкому прокурор мне отписал?

Этот вопрос застал меня врасплох, а потом заставил притормозить и развернуться. Новость была неожиданной. Теперь очень многое изменится либо в лучшую, либо в самую худшую из сторон. Для меня худшую. И зависело всё от того, смогу ли я сейчас подобрать правильные слова для этой женщины или нет.

— Чего ты, Сережа, глазки-то выкатил, будешь лапшу вешать, что не знал и просто так заявился? — презрительно усмехнулась Эльвира, — Так ты не старайся, я тебе всё равно не поверю!

— Так ты и не верь, дура ехидная! — неожиданно откуда-то изнутри вылетели «правильные» слова, — Ты тупая и злобная баба, Эльвира! И теперь уж я к тебе точно, без повестки ни ногой! — я опять и уже окончательно развернулся, и зашагал в сторону остановки. — Теперь меня пусть приводом к тебе доставляют! — не оглядываясь, зло и громко выплюнул я в окружающее пространство.

Сначала сзади по асфальту зацокали быстрые каблуки, потом меня с неожиданной силой рванули за локоть.

— А ну стой, Корнеев! — мне в глаза вцепилась своим кошачьим взглядом Эльвира, — Говори! Но только правду говори! Знал или не знал?

— Говорю! Правду! Не знал! Да и откуда мне знать, ты сама подумай! — я раздраженно выдернул из ее зацепа свой локоть, — Меня второй день московская группа и в хвост, и в гриву, как шелудивого бобика дрючит! Да и ваша лавочка, совсем не проходной двор, чтобы такая информация так быстро из неё вытекала. А еще, ты сама знаешь, что в вашей конторе у меня никого кроме тебя нет.

Эльвира слушала меня очень внимательно и также внимательно всматривалась в моё обличье, выискивая очевидно, затаённые признаки неискренности. Судя по тому, как ее лицо постепенно разглаживалось, этих признаков она вроде бы не обнаружила. Передо мной снова была Эльвира, которую я знал в самые лучшие минуты нашего прежнего общения. Эту Эльвиру я и поцеловал.

Разговаривать о делах мы начали уже после второго, неторопливо-обстоятельного и оттого очень «вкусного» сеанса примирения наших душ. Тела мы примирили первым и очень бурным сеансом. После относительно длительного капуцинского воздержания, сейчас я не торопясь и с особой охотой лакомился этой зверюгой. В какие-то моменты попутно, а в какие-то целенаправленно делясь с

ней изысками и радостями плотских познаний из своей многолетней практики и немецких фильмов про людей.

— Этот твой Мелентьев был у меня сегодня, — рисуя на моей безволосой груди пальцем какие-то узоры, сообщила вновь прирученная волчица, — Настаивал на привлечении тебя в качестве обвиняемого! Сказал, что Вирясов готов дать на тебя обличающие показания. Что ты, якобы вместе с Воронецким давал ему указания совершать тяжкие преступления.

— А он тебе при этом не поведал, откуда он о таких благих намерениях этого Вирясова узнал? Если на момент прибытия их группы следак Вдовин уже не мог дать ему поручения работать с сидящим в СИЗО Сивым. Просто потому что из его производства дело уже забрали. А ты еще только принимаешь это дело и тоже не давала ему разрешения на работу с упырём Вирясовым?

— Нет не поведал. Но ты же сам знаешь, что даже местные опера не стесняются без ведома следователя общаться с арестованными в СИЗО. А тут целый полковник из МВД Союза! Все ИВС, СИЗО и зоны области подчиняются вашему генералу Данкову! Да не станет ваш Данков с этим полковником из-за этого ссориться! Какого соблюдения закона ты при всем этом хочешь?!

— Элементарного, любовь моя, элементарного! Он ровно потому и наглеет, что сопротивления от местной челяди не видит! А местные млеют от его вышитых золотом погон и от его наглости! И еще потому, что он есть посланец самого министра СССР! — вразумлял я принципиальную и умную следачку по особо важным делам.

Да, умную и трижды да, принципиальную! Но всё такую же и провинциальную. Со всеми прилагающимися рефлексами.

— Уверяю, тебе только пару раз стоит обоснованно цыкнуть на этого полкана, и ты сама увидишь, как он сдуется. Нет, он не покраснеет и извиняться не станет, но обязательно сдуется! — я успокаивающе провел рукой по груди подруги в ответ на ее иронично-недоверчивый взгляд, — И ты это сама сразу увидишь, душа моя! — повторил я.

Эльвира очень внимательно слушала мои крамольные речи, а я даже через молчание ощущал ее недоверчивость.

— Только тебе и только по особому секрету я могу сказать, что дела у полковника Мелентьева совсем нехороши. Недолго ему осталось гарцевать в министерстве. И еще, если он будет размахивать своими полномочиями, ты просто имей в виду, что быковать ему в нашей области осталось восемь суток! Командировку ему самому и его людям не продлят!

— Ты это точно знаешь? — приподнялась на локте Эльвира.

— Точнее не бывает! — заверил я ее, — Я тебе больше скажу, душа моя! То, чем сейчас этот Мелентьев занимается, идет в разрез с личными интересами министра! И это не только мнение твоего влюблённого почитателя! Так считают в столице!

Эльвира Юрьевна уже неотрывно разглядывала мою физиономию, внимая моим же речам. Выражение недоверчивости на ее лице менялось на удивление и дальше на изумление. Надо было закреплять достигнутый результат чем-то существенным и осязаемым.

— Аркадий Семенович ведь наверняка оставил тебе свои местные контакты?

— Он мне и московские оставил! — похвалилась мне голозадая ветреница, — На работе его визитка осталась.

— Ну так ты завтра пригласи его к себе в прокуратуру и задай ему всего лишь один вопрос!