12 невест миллионера
Шрифт:
И тут мне позвонил сам Афанасий Журавлев!
Было время, когда его звонки вовсе не представлялись мне чем-то исключительным. Тесное общение с Афоней, который еще не стал рекламной мегазвездой, было для меня нормой жизни. Мы постоянно встречались, перезванивались, да что там – мы регулярно спали в одной постели! Потом я поняла, что Афанасий Журавлев, при всех его достоинствах, герой не моего романа, и наша связь оборвалась.
Встречались мы редко и только по делу, молчаливый уговор не ворошить прошлое соблюдали неукоснительно. У меня имелось подозрение, что Афанасий
И вот – пожалуйста, звоночек из прошлого!
Я насторожилась, но Афанасий вел себя похвально корректно и исключительно деловито. Он вежливо поинтересовался моими делами и, узнав, насколько они безрадостны, тут же предложил мне для разнообразия поработать немножко не с кретинами всякими, а с нормальным руководителем.
– А где он, нормальный? – грустно спросила я.
– Где, где… – неопределенно отозвался мой друг и благородно удержался от рифмы.
Затем он горделиво объяснил, что приглашает меня в свою собственную команду.
– Ха! – сказала я, выразив таким образом свое отношение к предполагаемой нормальности его руководства.
– Что – ха? – Друг и возможный работодатель слегка обиделся. – Разве мы с тобой плохо трудились вместе? Вспомни, как адски весело было делать ролик для «Пилигрима»!
– Я не забыла то адское веселье, – призналась я и потерла веко.
После работы над рекламным роликом для турбюро «Пилигрима» у меня долго дергался глаз.
Да что глаз – я вся тогда дергалась, как припадочная!
По задумке заказчика, в рекламе надо было снять такую же дружную зоотусовку, как в знаменитом детском стихотворении: «Тра-та, та, тра-та-та, мы везем с собой кота, чижика, собаку, Петьку-забияку, обезьянку, попугая – вот компания какая!»
Поначалу клиент категорически настаивал на обязательном присутствии в кадре всех упомянутых персонажей, и это было полное тра-та-та, поскольку каждой твари полагалась роль со словами.
Разговорчивого попугая мы нашли без труда, чижик тоже чирикал, как заведенный, но единственный в мире говорящий кот был описан лично Пушкиным А.С. и, очевидно, сдох еще во времена махрового царизма.
С большим трудом убедив в этом нашего заказчика, мы уговорили его максимально сократить монолог кота до нескольких мявов, которые впоследствии путем виртуозной переозвучки должны были превратиться в бодрое скандирование текста песенки.
Потом была фотосессия с дюжиной нервных котов и собак, после которой в студии пришлось срочно заменить ковровое покрытие.
Потом клиент в принципе одобрил на собачью роль второго плана дога-далматинца, попросив от нас лишь самую малость: изменить конфигурацию и расположение черных пятен на белой шкуре.
Новый рисунок согласовали за неделю и нанесли на шкуру пса по трафарету за полдня.
Укушенный песичкой стилист потребовал двойной оплаты.
Новое ковровое покрытие пришлось подвергнуть срочной химической чистке.
На доске для дартса в курилке впервые появилось фотографическое изображение нашего заказчика. С этого момента на подоконнике рядом с набором дротиков всегда лежала стопка его фотографий, и они расходовались быстрее, чем туалетная бумага.
Потом наш дорогой клиент выбрал действительно роскошного перса, который оказался на редкость упертой скотиной, убежденной, будто краткость – это единственно возможная сестра таланта. Или же у него было гипертрофированное чувство собственного достоинства?
Кот наотрез отказывался издавать больше трех мявов подряд, а из трех слогов у озверевшего к тому времени сценариста получалось сложить только емкий императив: «И-ди-нах!» Клиенту же хотелось чего-то другого, поскольку указанный маршрут в списке предложений турбюро не фигурировал.
– Что, вообще-то говоря, очень странно, – сказал тогда Афанасий, – это ведь такое популярное направление!
А сценарист доверительно признался, что очень хочет уволиться. Или хотя бы повеситься.
Это навело нас на мысль, оказавшуюся почти гениальной.
С петельками из рыболовной лески на нижних зубах важный перс клацал челюстями, как железнодорожный компостер!
К сожалению, выражение кошачьей морды при этом было далеко не самым добродушным. Забракованное «И-ди-нах!» подошло бы ему гораздо больше, чем согласованная с клиентом фраза о прелестях отдыха на Мальдивах.
Увы нам, заказчик это заметил – не потому, что отличался повышенной зоркостью или особой тонкостью восприятия. Просто кошачью морду пришлось снимать самым крупным планом, иначе видны были исцарапанные руки осветителя, временно назначенного кукловодом.
Заметив это досадное несоответствие, капризный заказчик потребовал заменить и осветителя, и кота.
Мы бы предпочли заменить заказчика, но он уже успел купить себе статус священной коровы, перечислив нам пятидесятипроцентную предоплату.
Лично мне из этих денег причиталась тысяча долларов.
– Думай о них, – посоветовал мне Афоня, пока я запивала все невысказанное коньяком. – Не о нем, а о них!
С этого момента, глядя на ненавистного заказчика, я воображала себе простенький веер из стодолларовых купюр и, поддакивая клиенту, мысленно разворачивала каждое вырванное у меня согласие в длинный постулат: «Да, моя штука баксов, конечно, моя штука баксов, будет исполнено, моя дорогая штука американских баксов!»
Этот прием удержал меня в относительно здравом уме даже в тот безусловно критический момент, когда заказчик заартачился и не пожелал принять уже готовый ролик из-за того, что артикуляция идеально покрашенной собаки не вполне совпала с человеческим голосом за кадром.
Мы не стали вновь мучать собаку, но истерзали дублями диктора, который тоже захотел получить двойную оплату или хотя бы повеситься.
К этому моменту суицид – как альтернативу общению с нашим заказчиком – всерьез рассматривали почти все участники процесса, за исключением дрессированной обезьяны, которую в цирке приучили работать в одной команде с крокодилом, тигром и скунсом. По-моему, наш заказчик воплощал их всех в одном лице.