12 тверских математиков
Шрифт:
Слушаю их и с трудом собираю воедино всё, что уже знаю об академике Золотове. Новые разработки в кибернетике, в оптимизации процессов производства, в автоматизации системы управления, вошедшие, благодаря ему, в теорию и практику отечественной науки. Научные институты, центры и лаборатории, которые он ставил на ноги. Теперь вот ещё баллистика...
Фундаментальные исследования в организации противовоздушной обороны — это, так сказать, «ранний» Золотов. О «позднем» мне рассказывали его ученики, шагнувшие в науку с основанной им кафедры АСУ Тверского политехнического института.
Связь с Москвой
— Этот человек был безграничен! — почти кричал он в трубку. — Не просто крупный учёный-провидец. По ряду научных направлений он на десятилетие опередил соотечественников. Его надо ставить в один ряд с крупнейшими математиками мира. Это точно! И вклад его в медицину тоже уникален.
...Математическое моделирование деятельности человеческого организма — это, пожалуй, самый неожиданный «выброс» вулканического таланта Евгения Васильевича Золотова. На улице Будённого я нашёл созданную им в своё время межвузовскую лабораторию и в её лабиринтах — кабинет директора фирмы «Медэп» А.А. Малина, одного из его «птенцов».
Пришёл неудачно. Член-корреспондент той же, до недавних пор засекреченной академии Алексей Алексеевич Малин вылетал в Штаты на симпозиум, и внизу его уже ждала машина. Пока он заканчивал разговоры с сотрудниками, я разглядывал дипломы и фотографии на стенах. На одном снимке (с орбиты) улыбающиеся космонавты показывали какой-то прибор.
— Тот самый, — взглянув на снимок, сказал Малин, — я вам рассказывал.
В конце 60-х годов, уже возглавляя кафедру АСУ, Золотов, увлёкшись рефлексотерапией, «пробил» лабораторию для исследования электрических характеристик человеческого организма. На основе точечной акупунктуры ему удалось разработать со своими учениками систему приборов для экспресс-диагностики.
— До него в отечественной науке и практике ничего подобного не было, — рассказывал Малин, — и официальная медицина обвинила нас чуть ли не в колдовстве. Тем не менее, благодаря нашему «верховному жрецу», опытный образец удалось передать космонавтам, и точечный электростимулятор так понравился, что, вопреки инструкции, они прихватили его с собой на землю. Что сыграло едва ли не решающую роль в судьбе нашей лаборатории.
Теперь у фирмы «Медэп» (бывшей лаборатории) обширные зарубежные связи, большая программа и свой лечебно-диагностический центр.
— Алексей Алексеевич, — спросил я Малина, — объясните, с какой стати математик Золотов ринулся в медицину?
— У нас мало времени, и я скажу коротко, — повернувшись к большому хорошему портрету Золотова, сказал Малин. — Евгений Васильевич был человеком широкой натуры и больших страстей. И переживал разные увлечения. Уверовав в традиционную восточную медицину, занялся переводами. Вытащил из её истории всё. Потом сказал: то, что делает Джуна, с помощью наших приборов будет делать любая медсестра. Сегодня мы близки к этому. А как мы работали! Тема неплановая, и над схемами мы ломали головы по ночам. Скажет мне: «Лёша, тащи хлеба и колбасы, остаёмся». На монтажных столах и засыпали.
В жизни Золотова было три этапа: сибирский (последний), тверской — самый продолжительный, и евпаторийский —
Там, в Евпатории, нежась после военного лихолетья под южным солнцем, будущие доктора наук чертили на песочке символы своих первых прозрений.
— Мы были молодыми лейтенантами и, как полагается молодости, жили весело и бесшабашно, — рассказывал Николай Никитович Федотенков. — Золотов уже тогда выделялся. В засекреченной нашей конторе, переросшей потом в НИИ-2, он был всегда первым — первым кандидатом наук, первым профессором, позже стал единственным среди нас академиком. Отличался смелым, независимым умом. Мог самому маршалу сказать: это неперспективная тема. И отвергал её.
Рассказывают, что, обладая поистине компьютерным аналитическим мышлением, широчайшей научной эрудицией и редкой интуицией, Золотов с одного взгляда мог отличить стоящую идею от пустышки.
В политехническом институте, занимаясь проблемами системных исследований, он рецензировал многие научные работы. И, бывало, пробежав глазами несколько формул и перелистав рукопись, тут же отбрасывал её в сторону: «Здесь ничего нового нет. Бред сивой кобылы». Всё, к теме можно было не возвращаться.
Приходил на учёный совет, впивался глазами в какого-то заикающегося от волнения паренька и тащил его к себе за рукав: «Завтра же приходи ко мне на кафедру».
Если ректор или партком, являя свою власть, заваливали нужную тему, Золотов отправлялся в министерство, в ЦК, шёл там напролом и выходил победителем.
Вспоминает ещё один его ученик, Герман Иванович Лукьянов:
— Будучи непререкаемым авторитетом в научном мире, он ни в коей мере не был высокомерным человеком. Ничего от корифея или вельможи. К молодым учёным и толковым студентам относился отечески. Но бездарность в науку не пускал. От него вышло более 20 профессоров, вместе с тем, видя, что человек не тянет, Золотов говорил ему необидно: «Слушай, ты хороший лектор, этим делом впредь и занимайся. Договорились?»
...Домашний архив Золотова оказался неожиданно бедным.
— И дела его, и мысли, и увлечения, — всё это было вне дома, — рассказывает супруга Варвара Дмитриевна Гоголь. — В молодости пробовала воевать, потом отступилась: повернуть его не удавалось никому. Для домашнего быта он не был приспособлен. А с детьми общался так: возьмёт маленькую Ольгу под мышку, в другую руку коробку шахмат и пошёл искать партнёра. Посадит её рядом — смотри. Если собиралась компания, мог шутить, хохотать, произносить тосты, а потом тихо исчезал: какая-то мысль пришла. Вот пошлости, банальных пересудов не выносил. Приехал как-то близкий родственник, потом жалуется: я ему и про то, и про это, и свежий анекдот, а он за час три раза сказал «да» и два раза «нет».
...Рассматриваю блокноты, бумаги, удостоверения и нахожу охотничий билет.
— Да это друзья заставили купить ружьё, — улыбается Варвара Дмитриевна. — Чтоб хоть как-то отдыхал. Ну, загорелся: поеду на охоту. Взяли они лицензию на кабана, поехали. Там на него нашло озарение, и он, забыв про охоту, стал чертить свои иероглифы на берёзе. А кабан промчался рядом и втоптал его ружьё в снег. Ну, охотники, несмотря на учёность, высказали ему и постановили, что будет он у них только почётным членом.