127 часов. Между молотом и наковальней
Шрифт:
Ввалившись корпусом в палатку, я стал расшнуровывать свои вконец промокшие туристские ботинки, из которых хлынула талая вода. С носков тоже накапало немало, причем в основном внутрь палатки, но я уже настолько устал, что не обратил на это особого внимания. Я сидел и растирал сведенные ноги и вдруг вздрогнул от звука ломающейся ветки. Я прислушался и различил всплески в озере, доносящиеся из-за густого кустарника в десятке метров слева. Наверное, это в сумерках вышел на берег американский лось, такой же, какой встретился мне на озере Фелпс. Заинтригованный, я откинул полог палатки и наклонился вперед, чтобы рассмотреть получше. И тут я увидел, что не очень крупный, но и не мелкий черный медведь пробирается через кусты, растущие у мелководья. Зверь был абсолютно черный, на первый взгляд трех- четырехлеток, и тянул где-то на сотню килограммов.
Я поспешно выхватил из рюкзака фотоаппарат и щелкнул спуском. Вспышка отразилась от кустов, и я боялся, что медведя это спугнет до того, как он выйдет и я смогу его четко разглядеть. Однако вместо того, чтобы испугаться и бежать, он невозмутимо сменил курс и направился прямо к моей палатке. Один шаг, два шага, три шага — он совершенно точно направлялся к моей палатке! «Ё-о-о-о! Медведь! — заорал я. — Хей, хей, хей!» Он все так же шел к палатке, через кусты, прочь от берега. Может быть, я стою под ветром и зверь меня еще не унюхал? Я попытался свистнуть, чтобы предупредить неуклюжее животное, мол, я тут и я опасен. Но я был слишком напуган, чтобы правильно сложить губы, и только забрызгал слюной фотоаппарат.
Теперь, когда медведь был от меня в нескольких метрах, я точно знал: он не просто вознамерился нанести мне визит вежливости. Он был худ и явно нацелился на мою еду — свой первый хороший обед после зимней спячки. Мой фиолетовый рюкзачок валялся у входа в палатку; я уставился на него. Медведь пристально смотрел туда же. И тут я понял, что нужно делать. Когда медведь был всего в полутора метрах, я схватил рюкзак с едой и рванул из палатки вправо. Босые ноги стукаются о мерзлую землю, я проношусь за палаткой и, перепрыгивая через упавшее дерево, приземляюсь в сугроб. Сначала левая, а потом правая нога пробивают ледяной наст, и жгучая боль пронизывает всю левую ногу. Я вытаскиваю ее и вижу, что раскроил стопу о торчащую ветку упавшего дерева. Но у меня не было времени оказывать себе первую помощь, надо было торопиться, и я на разбитых немеющих ногах погнал прочь в снежный лес.
Мне срочно требовалось дерево с веткой метрах в двух от земли, длиной метра полтора и достаточно толстой, чтобы выдержала мой рюкзачок с продуктами. Но на соседних деревьях я не увидел ничего подходящего. Если бы не моя форс-мажорная ситуация, я взял бы тонкую веревку и втянул рюкзачок на высокую ветку, но сейчас времени на такие маневры не было. Я покружил по часовой стрелке, остановился перед палаткой, а затем сделал несколько шагов на запад. В лесу медведь следовал за мной по пятам, и я старался держать между нами дистанцию не меньше десяти метров. Наконец я заметил большое, поваленное, должно быть, несколько лет назад дерево с мешаниной корней. Они торчали не очень высоко, но я мог, по крайней мере, привязать рюкзачок к корням стяжками и пойти надеть ботинки, а потом вернуться и найти для своих продуктов место получше. Я метнулся к поваленному дереву, обмотал лямки вокруг трех скрюченных корней, торчащих на полтора метра вверх, и завернул рюкзачок за четвертый, надеясь, что медведь не сможет легко до него добраться. После этого я на онемевших ногах осторожно допрыгал назад к палатке.
У палатки я быстро осмотрел порезы на левой ноге, натянул промокшие насквозь ботинки и сходил еще раз к упавшему дереву. За тридцать секунд моего отсутствия медведь схватил зубами рюкзачок с едой и, дергая его туда-сюда, стряхнул ремни с корней. Насколько же легко он достал до корня, к которому я вроде бы так надежно примотал лямку! До меня начало доходить, как я влип. Если медведь сбежит с моей едой, я попал — мне ведь нужна энергия, чтобы двигаться, нужно питание, чтобы вернуться к машине. Медведь удирал с фиолетовым рюкзаком в зубах, вот он уже отбежал метров на пять вдоль поваленного ствола. Я понял, что моя жизнь под угрозой, а значит, рюкзачок надо вернуть во что бы то ни стало. Тогда я отломал от корня метровую палку, запрыгнул на ствол упавшего дерева и, размахивая своей дубиной над головой, заорал что есть мочи: «Медведь! Отдай рюкзак!» Не знаю, какой реакции я ожидал, но, когда медведь остановился, повернул голову, глядя через правое плечо, а затем встал на задние лапы в каких-то десяти шагах, меня затрясло от страха. Отлично, я привлек его внимание, теперь мы могли обменяться мнениями.
Я скалился и кричал, размахивал в воздухе палкой, снова вопил во всю мощь легких и даже громче: «Отдай мою ЕДУ!» Медведь озадаченно наклонил голову влево — ну вылитый строптивый пес, не желающий выполнять команду хозяина, — и мне даже почудилось, что у него на лбу появилась морщинка. В этой паузе я собрал все свое мужество в кулак — и как затопал! Сделал шаг в сторону медведя, потом другой, третий — и вопил: «Ты не на того напал! Ты напал на голодного туриста, у него нельзя отнимать еду! БРОСЬ ЕЕ!» С последним словом я подпрыгнул и громко впечатал башмаки в ствол дерева. Медведь бросил рюкзачок с едой, неуклюже развернулся и стал уходить в лес. Я не мог в это поверить. Проорав: «Кыш, медведь!» — я подошел к фиолетовому рюкзачку и, прежде чем поднять его, бросил вслед медведю мой корень; тот сломал несколько сосновых веток у него над головой, и зверь свалил на запад.
Через пять минут я уже с нетерпением ждал, когда же чайник, полный озерной воды, закипит на горелке, и с ужасом думал, что медведь может в любой момент вернуться. Через две минуты после того, как вода все-таки закипела, я установил личный рекорд по скорости поедания супа с лапшой. Пока я паковал еду, горелку и миску, я внимательно изучил фиолетовый рюкзачок и увидел четыре отчетливые дырки от медвежьих зубов. К тому времени, как я спрятал рюкзачок в безопасное место, опустилась ночь. Я свернулся в палатке калачиком, но медведь все-таки отомстил мне: психологический стресс не давал отдохнуть. Было уже совсем темно, я лежал в спальном мешке, и моя паранойя вспыхивала с новой силой, когда из леса доносился малейший звук. Семь часов подряд — падал ли на снег листик, падала ли в озеро сосновая иголка, скрипело ли на ветру дерево — мое воображение заводилось с пол-оборота, как ревущий гоночный автомобиль. Всплеск — рыба плеснула в озере, и тут же я мысленно вскидывался: «Огосподимедведьвернулсяонменясъестяумру!» Я был уверен, что это мой последний вздох. Ужас не уходил до трех утра, когда я все-таки ненадолго закрыл глаза.
На следующий день я вышел поздно и в снегу по пояс сумел пробраться через каньон Гарнет на возвышенность, метров до 3200. Из-за постоянных дождевых облаков видимость была нулевая. Я находился в цирке, пытаясь принять принципиальное решение по поводу маршрута, и не мог найти ни одного ориентира. Было уже слишком поздно, чтобы искать дорогу методом проб и ошибок, поэтому я спустился траншеей, которую выкопал на подъеме. Через два часа я вернулся на берег озера Брэдли и под дождем потопал назад к стоянке. Там меня ждал сюрприз: палатка была разорена, тент разодран, две из четырех дуг перекушены, передний полог порван и полностью откинут, мой спальный мешок плавает в озере, внутри палатки все мокрое и пропитано грязью. «Что за нафиг?» — поначалу удивился я, но очень быстро понял: это медведь. Он вернулся, пока я ходил на гору, и перерыл мое барахло, пытаясь найти еду. Но рюкзачок с едой был не тронут — висел на своем месте, на дереве, вне досягаемости зверя. Оставалось лишь предположить, что медведь разорил стоянку со злости. Я спустил рюкзачок с едой, веткой выудил из озера спальник и упаковался. Все барахло было абсолютно мокрым, я не мог остаться на ночевку, а вернуться к машине до наступления темноты было просто нереально. Но выбора нет, надо возвращаться, надо идти в темноте. Взвалив на себя тридцать килограммов промокшего снаряжения, гнущего меня к земле, повесив, как и днем раньше, рюкзачок с едой на грудь, я двинулся обратно. И тут заметил медвежьи следы, идущие поверх моих старых следов. Господин Медведь следовал за мной на стоянку, как охотник, по запаху.
Приглядевшись к глубокому снегу за пешеходным мостиком, я понял, что медведь шел с севера и пересекал проделанные мною вчера ямы. Я медленно проследил глазами цепочку его следов: она поднималась на холм высотой метров десять… И там под сосной сидел медведь и с интересом наблюдал за мной. «Срань господня!» — пробормотал я севшим голосом. Гнев на медведя, сдерживаемый последние полчаса, быстро обернулся уже знакомым страхом. Оставалось одно: идти как шел, надеясь, что не провалюсь в снег, и молясь, чтобы медведь свалил. Я вытащил мокрую карту из кармана и вместе с компасом взял ее в левую руку — права на ошибку у меня уже не было.
Метров через десять я свернул с тропы и, спотыкаясь, пошел к вершине холма южнее медведя. Зверь так и не шевелился. Я представил себе, как он там злорадствует, пока я изо всех сил стараюсь удрать от него. Я успел рассмотреть снежный покров на холме, и мне показалось, что на востоке снег мельче; я рассудил, что мог бы сократить путь и выйти прямиком к шоссе, избежав купания в сугробах на моренном гребне. Я пересек гребень холма, спустился к лесной ложбине и оглянулся через левое плечо: медведь ушел, спустился с другой стороны холма к озеру. Я с облегчением прошел шагов пятнадцать, затем снова проверил обстановку сзади — и вот он, медведь, все так же прогуливается на вершине холма по моим следам, всего-то метрах в ста от меня.