«13-й апостол» Византии и Крестовые походы
Шрифт:
Впрочем, папа не удовлетворился устным покаянием, а потребовал от униженного короля письменных клятв, резко уменьшивших его властные прерогативы. В частности, король публично признавал, что свое достоинство он вернул только с согласия и разрешения понтифика, обещал впредь не общаться с людьми, анафаматствованными Римским папой (т.е. отказаться от ближайшего окружения), обязался давать понтифику отчет обо всех своих поступках, если тому вздумается потребовать этого, а также не препятствовать паломникам отправляться в Вечный город по своему желанию. Очевидно, последнее требование имело своей целью вернуть Римской курии те доходы, которых она была лишена по приказу короля, когда тот запрещал своим подданным путешествия
Однако на самом деле унижение короля не имело никакого отношения к покаянию. Это был хладнокровный маневр, целью которого являлось сохранение королевской короны. И самое печальное для Григория VII, что это он, далеко не новичок в политических интригах, и сам понимал без подсказки. Видимо, иначе он поступить не мог – наверняка, если бы папа мог не снимать с короля отлучение, то так бы и поступил. Очевидно, ситуация не допускала подобного исхода192.
Тем не менее отныне и навечно Каносса стала символом величайшего унижения монархической власти и самой идеи государства. Пожалуй, допускать этого папе не стоило – даже его ближайшие соратники посчитали, что Гильдебранд вел себя с тиранической жестокостью, а не с апостольской строгостью. Как справедливо писал один автор, «папа, безусловно, одержал моральную победу; но что толку в победе, после которой побежденный вернулся без тени смущения в свое королевство, в то время как победитель остался в тосканском замке, отрезанным от Германии»?
Кроме того, в это же время Роберт Гвискар, которого мало интересовали отношения папы с королем, руководствующийся собственными интересами, вновь напал на Беневент, считавшийся папским владением. Это действие стало публичным оскорблением Апостольского престола, и Гильдебранд подверг норманна вторичному осуждению, которое состоялось 3 марта 1078 г.
Однако и на этот раз Гвискар с откровенной издевкой встретил известие о своем отлучении, поскольку никаких практических результатов Римской кафедре оно не давало. У папы не было ни армии, ни влияния, чтобы преобразовать свои проклятия в материальные предметы. А для жителей Южной Италии многократные папские интердикты и отлучения стали очевидным примером бессилия Григория VII193.
В свою очередь друзья Генриха IV нашли его поведение недостойным монаршего сана, а образ действий папы оценили как оскорбление всего германского народа и статуса короля. В то время уже отличали статус короны, как священного предмета, от личности ее носителя. В результате пострадали и Генрих, и Григорий. В глазах всей Европы понтифик выглядел твердокаменным маразматиком, плебеем, для которого благородство происхождения и королевская честь ничего не значили. А Генрих IV – трусом, променявшим «право первородства на чечевичную похлебку». Политические противники Генриха IV тут же воспользовались удачным моментом и 15 марта 1077 г. на совещании в Форххайме саксонских и швабских князей и епископов в присутствии двух папских легатов выдвинули новым королем Германии герцога Рудольфа Швабского (1078—1080)194.
Генрих IV потребовал от Гильдебранда забрать корону у узурпатора, но папа не спешил ввязываться в эту драку, желая присмотреться к происходящим событиям. А между двумя партими началась война, еще более запутавшая ситуацию на политическом олимпе. В двух сражениях с Рудольфом Генрих IV потерпел поражения, и папа решительно протянул руку дружбы герцогу. В качестве некоторого оправдания неудачам Генриха IV скажем, что он практически был лишен денежных средств, и ему даже пришлось обращать взыскания на епископские доходы, чтобы содержать хотя бы небольшую армию. Впрочем, несмотря на одержанные победы и поддержку Гильдебранда, и Рудольф не мог считать себя полнокровным королем, поскольку ему подчинились лишь некоторые владения его предшественника, остальные сохранили верность Генриху IV195.
Но, поставив на Рудольфа, который, как ему казалось, имел все шансы стать новым королем и императором, понтифик совершил очередную ошибку. Как ни странно, его дружба с герцогом была воспринята многими германскими аристократами крайне негативно. А потому маятник общественного мнения качнулся в обратную сторону.
Ситуация для Римского епископа усугубилась еще больше, когда, не озадачиваясь вопросом, насколько его церковные реформы уместны в годину политических и военных баталий, Григорий VII в 1078 г. публично высказался относительно участия светских князей в делах Церкви и категорически осудил инвеституру.
В своем послании Григорий VII писал: «Князья и сильные мира сего потеряли всякое уважение к Церкви; они обращаются с ней, как с негодной рабой. Даже те, которые стоят при кормиле церковного управления, забыли Божественный закон, упустили из виду свои обязанности в отношении к Богу и вверенной им пастве. Что станет с народом, покинутым нашими пастырями? Не будет узды, которая направила бы его на путь правды; даже те, кто должен служить ему примером, представляют собой образчики распутства. Пробегая мыслью, – продолжал апостолик, – по странам Запада, от севера до юга, я с трудом могу найти епископа, который законно достиг своего звания, вел бы христианскую жизнь и управлял бы народом с любовью ко Христу. Я напрасно искал бы между королями одного, который предпочел бы воздавать честь Богу, а не самому себе, быть справедливым, вместо того, чтобы быть корыстным. Я говорю каждый день, что они хуже евреев и язычников».
Это было не просто забвением всех вековых традиций (как на Востоке, так ни на Западе), это было слишком. В результате реформа Церкви, предложенная Григорием VII, была встречена повсеместно как гибельное явление. Всетаки отлучение Генриха IV связывали с личным недостойным поведением короля и противозаконной попыткой сместить Римского епископа, но не с его противодействием папе в борьбе за инвеституру. Теперь же всем открылись истинные причины противостояния короля и понтифика. Когда декрет Гильдебранда был опубликован, его тут же повсеместно объявили ересью, противной словам Спасителя и Его апостолов.
Сохранилось несколько живописных и характерных свидетельств о том, как встретил Западный мир папские письма. Едва епископ Пассуанский осмелился прочесть послание вслух, как его чуть не разорвали на куски собственные клирики – только благодаря защите баронов архипастырь остался в живых. Еще хуже обстояли дела во Франции – весь Собор епископов, собравшийся в Париже, объявил единогласно, что новый декрет противен разуму, а потому его не следует исполнять. Если так рассуждали духовные лица, то, очевидно, остальные короли, герцоги и графы тем более не могли считать декрет Григория VII приемлемым для себя – он простонапросто означал, что отныне, исходя из сложившейся системы власти в Западной церкви, всех епископов будет назначать исключительно Римский епископ.
По слабости образования и опыта Гильдебранд не подумал о том, что не просто бросил перчатку королевской власти, а поставил под сомнение и решил сломать всю систему политической власти, как она сложилась в Европе. Все короли и иные правители Запада могли быть признаны в своем достоинстве на собственных землях лишь при наличии императора. Пусть и номинальный в отдельные времена, он являлся зримым олицетворением Западной империи, которую латиняне считали единственной преемницей Священной Римской империи – византийцев, как «схизматиков», в расчет, разумеется, уже не брали. Поэтому вольно или невольно выходило, что сокращение императорских прерогатив било по остальным правителям, являвшимся политическими или духовными вассалами императора. Чем меньше прав у императора, тем меньше их у короля – причем любого: хоть Франции, хоть Венгрии.