13
Шрифт:
– Я спрошу сам, – щелкнул пальцами, Рая открыла глаза, вскочила быстро, в удивлении на двух мужчин посмотрела.
– Скажи, девушка, – строго спросил мужчина, красивый, в белых одеяниях, с прямыми светлыми волосами, длиною до плеч, Рая таких только в книжках видела, – зачем ты убила всех своих односельчан? Почему никого не пощадила?
– Они не смотрели, – слова с хрипом вырывались, за горло схватилась, с натугой продолжила, – глаза отводили, а я умирала.
– Разве одна твоя жизнь не стоит жизни тысячи людей? – без интонации спросил.
– Нет! – Рая вскрикнула, руку к груди прижала, ужаснулась, не почувствовала биение своего сердца. – Они не любили… меня! Бросили умирать.
Спрашивающий мужчина удивленно обернулся. Человек в черном пожал плечами:
– В каждом эксперименте люди придумывают свои обычаи. Здесь – решили назвать жертву «невестой», думали, что монстр сжирает ее душу, отлучали при жизни от Света. В другом, помнишь, там Аз главный? – его собеседник кивнул. – Там не только девушки, любой мог пожертвовать собой. Они там тупым ножом сами себя вспарывали, медленно. Считалось, что тот, кто собой пожертвует, сразу к Тебе вознесется. Но там, кажется, и не раз в год, чаще.
– Чаще, – кивнул второй мужчина. – Раз в месяц. Там положительных результатов больше.
– Понимаешь, о чем мы говорим? – человек в черном обернулся к Рае.
Та честно головой помотала.
– Потеряли люди человечность. Знаешь, грех какой самый страшный?
– Самоубийство, – робко ответила девушка.
– Равнодушие, – щелкнул пальцами, Рая упала, незрячие глаза в небо уставились.
– Даже зверь на страдание другого зверя реагирует, – произнес он над телом мертвой девушки, тихо произнес, будто с самим собой разговаривая. – Те нелюди были, кто и слова не сказал, когда перед ними другого человека пытали.
Человек в черном щелкнул пальцами. Оба мужчины тут же переместились в помещение с белыми стенами. Вдоль стен висели огромные мониторы, на которых замедленно все события прошедшей ночи в разных ракурсах показывали.
– Не жалеешь, что раньше закончил? Еще десять лет эксперимент длиться должен был. К тебе не все попадут, ты же знаешь.
– Знаю, – задумчиво проговорил мужчина в черном. – А не нужны мне они в аду, брат. Тоскливо мне. Мне страсть нужна! Мне метущиеся души нужны! А там душ не было. Там людей не было…
В чертогах Темного царства
Королевич Иван пробирался через бурелом, вспоминая чертей, чью-то мать и прочих родственников. Если верить Соловью Разбойнику, а ему можно верить, ведь сведения королевич добывал силушкой молодецкой, то идти Ивану нужно все время на восток. Там за обрывами глубокими, в непроходимом лесу, где живут лишь гигантские летучие мыши, пьющие человеческую кровь, черным коршуном на холме из людских черепов высится замок Кощея Бессмертного.
Ивана не пугали ни расстояния, ни испытания, потому как цель у него была архиважная.
Второй день клонился к закату. То тут, то там хрустели сухие ветки под тяжестью редких зверей и птиц, ухал филин, протяжно и жутко, когтистые тени от голых крон деревьев окрасились в бордовые тона и тянули к Ивану свои растопыренные жадные пальцы-крюки. В мире цвела весна, и только в этой проклятой чаще клубилась сырым туманом вечная осень.
Неожиданно Иван услышал громкое хлопотливое пищание. Осмотрелся юноша и разглядел за соседней елкой какое-то движение. Обошел дерево, грозно растопырившее свои колючие лапы, и видит, у белоснежной горлицы крыло тяжелой веткой придавило. Пищит в отчаянии птаха, вторым крылом машет, а поделать ничего не может.
– Вот глупая птица, как тебя так угораздило? – усмехаясь, спросил Иван. Горлица, увидев человека, еще пуще прежнего забилась.
– Тише ты, глупое создание, навредишь себе только! – попытался урезонить пустоголовую птицу Иван, да ветку с ее крыла убрал. Горлица тут же вспорхнула хоть и неуверенно, припадая на один бок, но полетела прочь не оглядываясь.
Иван только плечами пожал, да дальше пошел.
Неожиданно до слуха молодецкого долетели отголоски чудесной песни. Она манила, очаровывала, обещала вернуть мир растревоженной душе юноши. Откуда плыли дивные звуки, было не понять, но королевич устремился на поиски их источника.
– Если голос так хорош, то как же хороша певунья! – с восторгом предвкушал Иван. Слов песни было не разобрать, да и не важны они были, главное, мелодия диво, как хороша. Она журчала, как весенние ручейки рядом с отчим домом юноши, напоминала трели соловья, что услаждал слух влюбленных в его родных краях. Ностальгия сжала сердце Ивана, омрачила его мысли, отравила душу. Он уже не мог ни о чем думать, только о матушке. Ноги сами вели его на звуки, которые ласкали слух и дарили покой.
Вышел Иван из темного мрачного леса на залитую солнцем поляну. Здесь уже вовсю зеленела трава, скромные полевые васильки, лютики, мать-и-мачеха радовали глаз синими, фиолетовыми и желтыми красками. Над поляной витал аромат свежей травы и цветов. Посреди этого пестрого яркого ковра сидел удивительной красоты черный кот. Он изящно намывал свою улыбающуюся хитрую усатую мордочку лапой и мурлыкал. Именно он создавал мелодию, которая очаровала Ивана. Стоило юноше выйти на полянку, кот повернулся к добру молодцу и, кажется, его улыбка стала еще хитрее, а желтые глаза довольно сощурились. Кот махнул хвостом, подзывая Ивана к себе поближе. И королевич послушно пошел на зов, не усомнившись ни на секунду в правильности своих действий. Ему нестерпимо захотелось погладить этого красивого, ласкового и такого певучего красавца. Чтобы удобнее было это сделать, королевич встал рядом с котом на колени, кот в ответ потянулся, выгнув спину дугой, повернулся к юноше хитро-щурящейся мордочкой и передними лапками облокотился о широкую молодецкую грудь. Тут же Иван почувствовал боль в области сердца, раздирающую. Но ласковая песня успокаивала, нашептывала, что вся боль мира всего лишь суета, главное – волшебная музыка , медовым потоком убаюкивающая разум.
Откуда ни возьмись, прямо в лицо Ивана вспорхнула белоснежная голубка, та самая, которую юноша вызволил из-под ветки. Взмахнула птаха крыльями у самых глаз юноши, клюнула не больно в нос и улетела прочь. А с глаз Ивана будто пелена упала. Осмотрелся он с ужасом и видит, что стоит он и правда на поляне, только над ней не небо голубое, а тучи черные нависают. Земля не ковром разноцветным устлана, а трупами. Какие-то уже истлели настолько, что только кости белеют из груды доспехов и посеревшего тряпья. Но были и почти целые тела, только у всех разодрана в клочья грудина и вырвано сердце. А какая вонь над поляной той стоит! Иван чуть не задохнулся от трупных ядов.
Глянул юноша на кота, только черный красавец не изменился, все та же черная лоснящаяся шерстка да хитрые желтые глаза. Посмотрел царевич на свою грудь, на которую этот мелкий хищник опирался, и ахнул. Острые длинные кошачьи когти сверкнули сталью, продолжая раздирать тело молодецкое. Кровь уже приличным ручейком сочилась по изрядно заношенному бордовому дорожному камзолу королевича.
– Кот Баюн! – охнул Иван, дернулся, пытаясь вывернуться из когтистых объятий, да куда там. Кот заурчал громче, пытаясь вновь на свою жертву дурмана навести. Иван, пока в себе, решил действовать, достал из рукава маленький ножик да вспорол живот нечисти лесной. Рассматривать да проверять мертв ли враг, не стал, вскочил и бросился прочь с жуткой поляны, стараясь только не упасть в человеческие останки.