1612. Рождение Великой России

Богданов Андрей Петрович

Объявляем вам, что казаки, которые были с паном гетманом, ушли от него разными дорогами… а сам гетман со своим полком … ушёл в Смоленск 13-го сентября. В Смоленске нет ни души: все воротились с Потоцким на помощь гетману Жолкевскому, которого турки разбили. Королю Жигимонту приходится теперь о себе самом помышлять, кто бы его от турок избавил. Жолнеры Сапеги и Зборовского в Польше волнения чинят…

Присылайте к нам, не мешкайте; сохраните свои головы, а я (т. е. лично Пожарский. — А.Б.) беру вас на свою душу и всех ратных людей своих упрошу: кто из вас захочет в свою землю идти, тех отпустим без всякой зацепки; а которые похотят Московскому государству служить, и тех пожалуем по достоинству; а кому из ваших людей не на чем будет ехать, или не в силах будет от голода, то как вы да города выйдете, мы прикажем навстречу таким выслать подводы».

Ответ осажденных показал, что, несмотря на все испытания, они сохраняют высокий боевой дух. «Не новость, — обращались они к россиянам, — вам лгать в своих писаниях: у вас нет стыда в глазах! Присмотрелись мы на храбрость и мужество ваше! Московский народ самый подлейший на свете и по храбрости подобен ослам или суркам, которые только тем и обороняют себя, что в ямы прячутся. Видели мы своими глазами, как литовский гетман дал вам себя знать с малыми силами!

Мы, ожидая счастливого прибытия государя нашего короля с сыном Владиславом, не умрём с голоду, а дождёмся его и возложим царю Владиславу на главу венец вместе с верными его подданными%.. а вам Господь Бог за кровопролитие и разорение Московского государства возложит на голову кару…

Не пишите к нам ваших московских глупостей: не удастся вам ничего от нас вылгать! Мы вам стен не закрываем, добывайте их, если они вам нужны… Не пиши нам сказок, Пожарский; мы лучше тебя знаем, что польский король усоветовал с сенатом, как довести до конца московское дело и укротить тебя, архимятежника!»

Русским воеводам ничего не оставалось, как налить из пушек по стенам и башням Кремля, рискуя попасть в соборы, и всё плотнее сжимать кольцо осады, не пропуская ни единого «хлебоноши». Последнее было особенно опасно для осаждённых. К началу октября хлебец из лебеды стоил у них 3 золотых, четверть ржи — 100, а четверть конины — 120. Богатейшие не могли купить себе еды. Вскоре голод стал ужасающим.

«В истории нет подобного примера, — писал свидетель событий, — писать трудно, что делалось. Осаждённые переели лошадей, собак, кошек, мышей; грызли разваренную кожу с обуви, с гужей, подпруг, ножен, поясов, с пергаментных переплетов книг — и этого не стало! Грызли землю, в бешенстве объедали себе руки, выкапывали из могил гниющие трупы, и съедено было таким образом до восьмисот трупов».

За умирающими товарищами стояли очереди трупоедов, за право съесть близкого к смерти товарища судились родственники и соратники. Затем стали бросаться на живых. «Пан не мог довериться слуге, слуга пану», писал участник трагических события, мазурский хорунжий Иосиф Будила. Отец ел сына, сын пожирал мать. Человечье мясо солили и продавали; голова шла всего по три золотых. Пытаясь предотвратить смерть гарнизона, полковники пошли на меры, потрясшие даже бывалых солдат. Они приказали вывести из тюрем всех пленных, забить их насмерть и отдать на съедение гайдукам. По свидетельству очевидца, живьем съедено было более 200 человек. А всего из более чем 3000 осажденных в живых осталась половина.

Тяжело приходилось и осаждающим, прежде всего казакам. 22 октября 1612 г., развернув знамена и заиграв в боевые рога, они бросились на отчаянный штурм Китай-города и взяли его на саблю. Первое, что они там увидели, были чаны с человечиной. Гнев против изменников-бояр и интервентов был ужасен. Земские ратники, войдя в Китай-город за казаками, соединились с ними в порыве немедля покарать злодеев.

Па памятнике, в XIX в. поставленном на Красной площади по проекту скульптора Мартоса, запечатлен именно этот момент. Минин, указывая рукой на Спасскую башню, призвал Пожарского покончить с кремлёвскими «человекоядцами». Но князь был недвижим. Ему удалось остановить войска, утишить их праведный гнев и спасти насельников Кремля от всенародной расправы. Впоследствии большевики, верно поняв жест Минина, переставили памятник, развернув так, чтобы выборный человек всей земли не указывал на гнездо людоедов.

В условиях жуткого голода удивительно, что Струсь сумел защитить остающихся в Кремле русских, только потребовал выслать вон их жен и детей. Встревоженные бояре обратились за обороной к Пожарскому. Тот с Мининым встретил выходящие из Кремля семьи и укрыл их в своём лагере, несмотря на ярость казаков, грозивших убить князя за то, что не дал грабить боярынь.

Увидев, что Пожарский держит слово, взбунтовался осаждённый гарнизон. Николай Струсь едва уговорил товарищей прежде послать к Пожарскому послов. О почётной капитуляции речи уже не было: исстрадавшиеся воины просили только оставить им жизнь. 24 октября ворота Кремля отворились. Первыми выходили бояре, дворяне и купцы. При виде их казаки выхватили сабли и закричали: «Надобно побить этих изменников, а животы их поделить в войске!» Но Земское ополчение грозно стояло тут же в боевой готовности. Пошумев, казаки ушли в свой лагерь.

Спасение московской знати стало крупным вкладом Пожарского в дело примирения после гражданской войны. С самого начала Дмитрий Михайлович отнесся к сидевшим в Кремле с поляками и сдавшимся ему аристократам не как к пленникам, приняв их всех в качестве видных чиновных людей. И впоследствии он настаивал на том, чтобы люди, повоевавшие в Смуту на разных сторонах, отложили всякую ненависть нравно предали забвению прегрешения друг друга.

Свято выполнил князь и свои обещания полякам. Их начальные люди и доставшиеся Пожарскому по договору с Трубецким рядовые сохранили жизнь и были разосланы в заточение по разным городам. Тогда как несчастные, доставшиеся казакам, были убиты почти все. Имущество пленных Минин справедливо разделил между казаками. Когда в Нижнем Новгороде разъяренный народ бросился на пленных, едва не разорвав Будилу с товарищами, мать Пожарского сумела их защитить, блюдя слово сына. Впоследствии пленные содержались на свободе, даже получали жалованье, и были обменяны на русских полоняников. В частности, Струсь вернулся в Польшу взамен ростовского митрополита Филарета (отца царя Михаила Романова, будущего патриарха Московского и всея Руси).

Легко представить, как было трудно защитить пленных даже в Земском ополчении, когда русские войска, соединившись на Красной площади, торжественно вступили в Кремль и увидели загаженные соборы и оскверненные святыни. Князь Пожарский не последовал примеру князя Трубецкого, поселившегося в Кремле. Он остановился на Арбате и, пока знать интриговала, занялся строительством на собственные средства храма в честь иконы Казанской Богородицы, с которой освободители вступили в Китай-город.

По очищении Москвы заботами Пожарского были организация обороны от нашествия польского короля и утверждение власти «Совета всея земли» на местах. К зиме, когда военная опасность спала, по всей стране были разосланы грамоты о Земском соборе^{126}, который уже в начале 1613 г. избрал государем всея Руси Михаила Фёдоровича Романова^{127}.

В источниках есть упоминание, что Дмитрий Михайлович не вполне одобрял выбор на трон юного Михаила Романова, опасаясь, что тому не удастся сохранить в стране порядок. Пожарский будто бы предлагал «не выбирать в великие князья никого из своих одноплеменников, так как с ними не было никакого счастья и удачи и без чужой помощи никак нельзя будет отстоять от врагов и оборонять страну, но надо взять великого князя из чужих государств» (при безусловном соблюдении тем православной веры)^{128}. Но вполне вероятно, что это была просто инсинуация иноземцев. Против Михаила Фёдоровича Романова Пожарский публично никогда не высказывался.

1 июля 1613 г. новый государь венчался на царство. Пожарский был пожалован боярином, Минин стал думным дворянином. Дмитрий Михайлович получил в награду старинную родовую вотчину Ландех, богатое село Холуй с соляными промыслами и земли в Суздальском уезде.

БОЯРСКИЙ СУД

Историки справедливо возмущаются тем, что Пожарский был возвышен и вознагражден значительно меньше Трубецкого и других бояр, да и само награждение было укорным. Так, прежде Пожарского в бояре из стольников попал князь Иван Борисович Черкасский — тот самый, что помогал полякам подавлять московское восстание, в котором сражался и получил тяжкую рану князь Дмитрий Михайлович! Справедливости ради надо заметить, что этой ситуации Пожарский был не одинок. Например, князь Фёдор Иванович Волконский Мерин, не щадя жизни боровшийся с интервентами с начала Первого ополчения до очищения Москвы, получил меньше, чем его родич Григорий Константинович Волконский, все это время просидевший с поляками в Кремле, составляя счетные книги раздаваемым интервентам царским сокровищам! Но важно, что Дмитрий Михайлович был доволен.