1632
Шрифт:
– В первую очередь выцеливайте инквизиторов!
"Александр Невский" закончился, на смену ему немедленно последовал финал прокофьевского фортепианного концерта номер 3. Дикий энтузиазм, звучавший в этой музыке, послужил фоном для буйного энтузиазма американских снайперов. Среди них не было Джулии Симс, это правда. Но если Джулия и была лучшим снайпером армии Соединенных Штатов, в ней было немало и других прекрасных стрелков. Через две минуты все испанские солдаты отступили от стен. Они оставили там около двадцати своих мертвых товарищей по оружию - и семь инквизиторов.
***
–
– Хорошо, что я уже поспал. Щас бы точно не удалось.
Алекс пожал плечами.
– Всё лучше, чем рэп.
Леннокс фыркнул.
– Всё что угодно лучше, чем это дерьмо!
Новое произведение загремело из динамиков. Леннокс вздрогнул.
Майк, краем глаза уловив движение, повернул голову и улыбнулся.
– Это отрывок из чего-то там под названием 'Весна священная', - пояснил он.
– Бекке это очень нравится.
– Рад, что она не моя жена, - пробормотал Леннокс под нос.
– Даже если деваха выглядит, как Клеопатра.
Маккей улыбнулся. Он вышел вперед, подойдя вместе с Майком ко входу в палатку.
– Мне вот интересно, - сказал он.
– Ребекка была с вами, лунатиками, где-то год, не больше.
– Алекс сделал жест подбородком в темноту за порогом палатки.
– Так как же ей удалось узнать так много о вашей музыке?
Майк пожал плечами.
– А чтоб мне пусто было, если я понимаю. Ей отец помог, вроде. Бальтазар за это время стал фанатиком классической музыке. Он говорит, что тупорылые лютни надоели ему до тошноты.
Он колебался, разрываясь между гордостью и желанием не выглядеть влюбленным мужем. Но, так как он и гордился своей женой, и был влюбленным мужем, борьба была недолгой.
– Не знаю, Алекс. Как ей удается все это, наряду со всем этим ее чтением, и всем остальным? Просто не знаю.
– Его грудь распирала гордость за неё.
– Единственное, что я знаю наверняка, так это то, что Бекки - самый умный человек, которого я когда-либо встречал. Или когда-нибудь смогу встретить, как мне кажется.
Маккей кивнул.
– Это всё так. И тем не менее...
Он замер.
– А чтоэто?
Майк несколько мгновений вслушивался в звуки мощного сопрано Леонтайны Прайс. Затем рассмеялся.
– Неужели не нравится? Это называется Liebestod. Написано парнем по имени Вагнер.
Алекс поджал губы.
– Невероятный голос, с этим я согласен.
– И поморщился.
– Но её песня звучит так, как будто бедная женщина умирает.
– Она именно это и делает.
– Майк повернул голову, глядя на зубцы над головой.
– И весело: - И, позволь заметить, она сообщает об этом всему миру, ничуть не спеша, с самолюбованием.
***
Так продолжалось всю ночь. Подготовленная Ребеккой программа включала, после Liebestod, еще добрую дозу Вагнера. Если уж на то пошло, она ненавидела этого композитора, как за театральность его музыки, так и за его подлость и антисемитизм. Но она полагала, что эта музыка подходит к случаю. Так что воплощение Тевтонской напыщенности атаковало испанских солдат, запершихся в германском замке, поражая их уши не хуже чугунной кувалды. Там был и "Полет валькирий" и грандиозные оркестровые композиции из "Колец Нибелунгов": "Вход богов в Валгаллу", "Прощание Вотана", "Похоронный марш Зигфрида" и, последним ударом, "Самосожжение Богов".
Когда все это закончилось, Фрэнк Джексон вздохнул с облегчением.
– Хорошо, что они проиграли Вторую Мировую, - прорычал он.
– Можешь ли ты представить, что тебя бы вечно заставляли слушать все это дерьмо?
Майк фыркнул.
Ты думаешь, что это– самое плохое из всего возможного?
– Он взглянул на восточную сторону горизонта. Первый намек на рассвет появился в небе.
– Попробуй как-нибудь послушать Парсифаля.
Он поднял бинокль к глазам и направил его в сторону крепости. Зубчатые стены по-прежнему утопали в темноте, кроме тех мест, куда падали лучи прожекторов. В поле его зрения не было ни одного испанского солдата.
– Бекки однажды заставила меня это прослушать от начала до конца. Все пять проклятых часов.
Джексон нахмурился.
– Зачем? Мне казалось, ты сказал, что она ненавидит Вагнера.
– Да, ненавидит. Она просто хотела доказать мне, что ее точка зрения имеет причины.
Музыка, разносящаяся из громкоговорителей, опять резко изменилась. Майк посмотрел на часы.
– Великолепный расчет по времени, - сказал он тихо.
– То, что французы называют ''piece de resistance'.
Фрэнк навострил ухо.
– Что это такое?
– Если верить Бекки, это музыкальное произведение передает суть войны, как ни одно другое, написанное до или после.
Майк вышел из палатки и направился на поляну за ней. Увидев стоящего там Феррару, он махнул рукой. Бывший преподаватель естественных дисциплин кивнул и обратился к своим юным подчиненным. Правильнее сказать, партнерам по криминальному мероприятию.
– Время начинать фейерверк, ребята.
Улыбаясь, Ларри, Эдди и Джимми устремились прочь. Каждый из них направлялся в сторону одной из катапульт - и ракетных установок, стоявших рядом с ними.
Майк не спеша побрел назад, останавливаясь на каждом шагу. Он слушал музыку. К тому времени, как он вернулся в палатку, лицо Фрэнка показалось ему напряженным.
В этом не было ничего удивительного. Восьмая Симфония Шостаковича, транслировавшаяся сейчас на полную громкость, громыхала ужасом разоренной войной России будущего - над разоренной войной землей сегодняшней Германии. Сталин хотел, чтобы это было триумфальное произведение, чтобы отпраздновать перелом в войне и грядующую победу над нацизмом. Но Шостакович, хотя и был советским патриотом, дал диктатору совсем другое - величайшую симфонию ХХ века. И если произведение в целом передавало дух 1943 года, это не касалось третьей части. Там был чистый, беспримесный вопль, и ничто иное. Ужас, страдания и горе, воплощенные в музыке.